Мажор - [5]

Торская(смеется): Корова. Это очень правильно.

Крейцер: Вот видите, девушка автомобилем управлять не умеет, а тоже говорит правильно.

Вальченко: Если всем шоферам гоняться за коровами, погонщиком сделаешься.

Крейцер: Боитесь потерять квалификацию? Чудаки. Ну, как дела, Николай Павлович?

Троян: Да как вам сказать? Это верно, что коровы ходят перед фарами.

Крейцер: Верно? Ну?

Троян: Не умеем мы как-то… это самое… с палкой.

Крейцер: Вы больше насчет убеждения, теплые слова: «товарищ корова», «будьте добры», «пропустите»…

Троян: Не то, что убеждения, а так больше… помалкиваем. Коровы, знаете, тоже разные бывают.

Крейцер: Иная боднет так, что и сам убежишь и машину бросишь?

Троян: В этом роде. В этих вопросах теория познания еще многого не выяснила.

Крейцер: Темные места есть?

Троян (улыбается): Да, имеются. Шоферу кажется, что это корова, а на поверку выходит — вовсе не корова, а какой-нибудь старший инспектор автомобильного движения.

Крейцер (громко смеется, смеются и другие): Вот вы и есть интеллигенты. Приедут коммунары, они вам покажут, как коров гонять. А где Дмитриевский, Воргунов?

Троян: На заводе. Хотите пойти?

Крейцер: Пойдем. Пойдемте, товарищ Вальченко.

Крейцер, Троян, Вальченко, Торская занялись чертежами и деталями на столе Трояна.

Григорьев: Надежда Николаевна, вы давно работаете в этой коммуне?

Торская: Три года.

Григорьев: Спасите мою душу! Это же ужасно.

Торская: Ну что вы, чему вы так ужасаетесь?

Торская усаживается на стул Вальченко.

Григорьев: Молодая красивая женщина, сидите в этой дыре, с беспризорными, далеко от всякой культуры.

Торская: В коммуне очень высокая культура.

Григорьев: Спасите мою душу! А общество, театр?

Торская: В театр мы ходим. Да еще как! Идут все коммунары с музыкой, в театре нас приветствуют. Весело и не страшно.

Григорьев: Ведь здесь одичать можно, видеть перед собой только беспризорных…

Торская: Забудьте вы о беспризорных. Среди них очень много хороших юношей и девушек, почти все рабфаковцы, комсомольцы… У меня много друзей.

Григорьев: Уже не влюбились ли вы в какого-нибудь такого Ваську Подвокзального?

Торская: А почему? Может быть, и влюбилась.

Григорьев: Спасите мою душу, Надежда Николаевна, не может быть!

Торская: Почему? Это очень вероятно…

Григорьев: Значит, вы уже одичали, вы ушли от жизни. Сколько в жизни прекрасных молодых людей…

Торская: Инженеров…

Григорьев: А что вы думаете! Инженеров. Разве мы вам не нравимся? А?

Торская: Значит, коммунары и я — это что-то вне жизни? А где жизнь?

Григорьев: Жизнь везде, где культура, понимаете, культура, чувство.

Положил руку на ее колено. Торская внимательно посмотрела на него.

Торская: Видите ли, то, что вы делаете, не культура, а просто хамство. Уберите руку.

Григорьев: Ах, извините, Надежда Николаевна. Я уже начинаю увлекаться вами…

Торская: Кончайте скорее.

Григорьев: Как вы сказали?

Торская: Кончайте скорее увлекаться.

Григорьев: Спасите мою душу, Надежда Николаевна, ведь это не так легко. Вы мне очень нравитесь.

Торская: Какое событие! Я должна многим нравиться, что ж тут такого?

Григорьев: Надежда Николаевна, поверьте: ваши глаза, походка, голос…

Торская: Даже походка? Странно…

Григорьев(взял ее за руку): Ваша рука…

Торская: Отстаньте.

Вошел Вальченко.

Вальченко: Я, кажется, помешал?

Торская: Отчего вы такой сердитый, товарищ Вальченко?

Вальченко: Я не сердитый. Это вам показалось после воодушевления Игоря Александровича.

Торская: О, товарищ Григорьев на вас не похож. Он энтузиаст. Он приходит в восторг от походки, глаз, голоса…

Вальченко (сквозь зубы): Бывает!

Григорьев: Надежда Николаевна!

Торская: Скажите, товарищ Вальченко, а вы бы не могли прийти в восторг от таких… пустяков?

Вальченко (смущенно): Да, я думаю.

Торская: Вот видите, товарищ Григорьев, у вас есть хороший пример.

Григорьев: Давайте прекратим эту затянувшуюся шутку.

Торская: Прекратить? Есть прекратить, как говорят коммунары.

Григорьев: Вы слишком презираете людей, Надежда Николаевна.

Торская: Ну, это тоже слишком громко сказано.

Входят Дмитриевский, Троян и Воргунов.

Троян: Откуда взялся этот Белоконь?

Григорьев: Белоконя я рекомендовал Георгию Васильевичу как прекрасного механика. Я с ним работал.

Троян: Помилуйте, какой же он механик? Он уже две недели возится с автоматом…

Дмитриевский: Он хороший механик, но станок никому не известен. Во всем городе нет.

Воргунов: Автоматов в городе нет, а таких механиков можно найти на любой толкучке.

Вальченко: Чего вы не выгоните его, Петр Петрович?

Воргунов: Не люблю заниматься пустяками…

Торская: Чудак вы, Петр Петрович.

Воргунов: Вот видите: «чудак».

Торская: Это вы от тоски в печаль ударились… Пройдет. Я вас приглашаю встречать коммунаров. У них музыка хорошая.

Воргунов: Музыка!

Торская: Вы принимаете приглашение?

Воргунов: Нет, я, знаете, на такие нежности не гожусь.

Торская: Вы невежливы.

Воргунов: Что это такое? Вы меня сегодня второй раз бьете? Это правильно. А все-таки увольте — не люблю вокзалов.

Торская: Ну, как хотите. До свидания, товарищи. (Вышла).

Вошел Одарюк.

Одарюк: Где я могу найти Соломона Марковича?

Общее смущение. Григорьев почти повалился на шкаф.

Дмитриевский привстал за столом, Воргунов в кресле круто повернулся.