Мазепа - [28]
После отставки Райча по указу был отправлен в Москву, где, видимо, очень усердно наговаривал на гетмана. По крайней мере Голицын прислал Мазепе указ не чинить утеснений его жене. Иван Степанович был явно уязвлен тем, что его врагу «изволили дать веру». Он напоминал князю, что тот более десяти лет знает его «плоть и нрав», что он, Мазепа, ни при каких условиях не посягнет ни на чью жизнь и ни на чьи имения.
Между тем пребывание Райчи в Москве породило в Украине различные слухи. Говорили, в частности, что тот вернется с каким-то боярином «для принятия некоторого чину», видимо, речь шла даже о гетманской булаве. Хотя Иван Степанович называл это «ложной басней», но просил прислать разъяснения, так как «люди простые» любым речам верят[203]. Райчу прислали в Севск, откуда он засыпал гетмана прошениями вернуться в Батурин (Мазепа был тогда в походе у строящейся Новобогородицкой крепости). Гетман весьма ловко поддержал это прошение, указывая при случае, что на Райчу имеются обвинения в измене и во многих «обидах», нанесенных его бывшим подчиненным. Ответный «царский указ» подчеркивал непростое положение гетмана: прислать Райчу в Батурин позволялось, но приказывалось бывшего полковника «в обиду не давать» и лично оберегать[204]. Но талант политика и здесь позволил Мазепе обернуть невыгодную ситуацию в свою пользу. Он посылает прошения, чтобы Дмитрашку не ссылали, а отпустили домой — аргументируя это нежеланием, чтобы «было на мене от войска и народу» за это укора[205]. Таким образом, гетман лишил своего врага полковничьей власти и влияния, оставив его спокойно проживать в своих имениях. Конечно, это было очень рискованно, но оправданно, учитывая ситуацию.
Мы отмечали умение Мазепы молчать. Вот и в дальнейшем мы будем наблюдать, как, прекрасно зная, кто возглавлял заговоры против него, он будет отстранять своих врагов от власти, при этом ни словом не намекая об истинных причинах немилости.
Умение разбираться в людях и плести сложные комбинации помогало Ивану Степановичу и в создании его знаменитой «шпионской сети». Мазепа не был первым гетманом, создавшим внешнюю агентуру, то есть, по сути, разведывательную сеть. Первым успехов на этом поприще добился еще Богдан Хмельницкий. Но, пожалуй, никому не удавалось довести ее до такого совершенства. Не случайно данными мазепинской разведки постоянно пользовался Голицын, а позже — Петр Первый. Например, гетман писал князю Василию, что отправил в Царьград купца «для проведывания тамошних поведеней» и двух переодетых казаков: одного во Львов для сведений о польских замыслах, а другого в Бухарест. Были у него ссылки и с молдавским господарем. Мазепа сообщал, что занят поиском подходящей кандидатуры для посылки в Крым и Кизикирмен. Одним из возможных вариантов было послать туда толмача — под предлогом выкупа гадячского жителя[206]. Приказ «проведывать всякие новости» был отдан гетманом и пограничному черниговскому полковнику Якову Лизогубу[207], который входил в узкий круг близких ему людей.
Несмотря на усердие, способности и осторожность, Мазепе нелегко было сохранять расположение своего покровителя. Строжайший контроль — вот основной принцип украинской политики Голицына. За два года своего гетманства Иван Степанович написал князю Василию более 150 писем-отчетов (это только сохранившиеся до наших дней). Для сравнения: за такой же отрезок времени при Петре писем было в четыре раза меньше, несмотря на активно разворачивавшиеся Азовские походы. Кроме того, гетман был вынужден постоянно съезжаться «для государственных разговоров» с севским воеводой Л. Неплюевым, советником и любимцем Голицына, замещавшим его в Украине[208]. Все вестовые новости он посылал через почту государям и государыне (!)[209]. Приходили подобные указы: «Нарекают они запорожцы, на него гетмана, будто он грамоты у себя удерживает, и он бы гетман о том к ним, великим государям, писал, о каких они запорожцы грамотах говорят и хто их и где, и для чего удерживают»[210]. С Москвой нужно было согласовывать все, включая случаи мелких убийств и грабежей[211]. При этом Голицын нередко игнорировал мнение гетмана. Так, летом 1689 года «по имянному предложению» князя Василия Мазепа был вынужден назначить переяславским полковником Леонтия Полуботка, своего противника (с которым он затем сумел справиться только в петровский период гетманства)[212].
Несмотря на давнее знакомство, явное покровительство Голицына и любезные обмены «подарками», Иван Степанович никогда не позволял себе фамильярности в письмах к нему. Наоборот, со временем обращение становится все более формальным: если после избрания гетманом Мазепа писал: «…ближнему боярину и дворовому воеводе ясновельможному князю…» — то весной 1689 года титул в обращении стал уже по-настоящему громоздким: «…ясновельможный ближний боярин, большого полку дворовый воевода, царственные большие печати и государственных великих и посольских дел оберегатель и наместник новгородский». Многие историки, изучавшие правление Голицына, склонны характеризовать князя как мечтательного и либерального интеллигента. Таков и его образ, запечатленный в великом романе А. Толстого, — нерешительный интеллектуал, мучающийся угрызениями совести. Факты показывают, что Голицын был честолюбивым политиком, жаждавшим власти, безусловно талантливым и образованным. Он во многом опережал свое время. Но, как все временщики, получив безграничную власть, он уже не был в силах остановиться и сломя голову летел навстречу своей гибели. То, что Голицын управлял страной «с самовластием», отмечал и Невилль, несмотря на свои дифирамбы в адрес князя.
