Маздак - [57]

От первобытной бедности духа эта гордыня. Шкура тигра закономерна для воителя Ростама. Великая красота и ясность человеческого младенчества в ее ярких, мощных полосах. Но уже рядом с колоннами Персеполиса неестественна она, начинает топорщиться, мешать ходьбе, пластике, пониманию мира…

В пример вошло арийское напыщенное величие. Тошнота подступает к горлу, когда канаранг Гушнаспдад тужится изображать богов и воителей из сказаний. Негде утвердиться ему, как в младенчестве. В прошлое, к почве и крови тянет скудоумие. И не безобидно его устремление. По–волчьи кривит губы человек, желая остаться в звериной шкуре. Разве не в этом смысл разрушения Персеполиса, всех других развалин — бывших и грядущих?..

Мой трон — седло, моя на поле слава,

Венец мой — шлем, весь мир — моя держава!..

Отрывисто, визгливо прозвучали вдруг в памяти знакомые строки. И даже не женский был это голос, а чей–то сатанинский, многоротый, бесполый. Воитель Ростам в первозданной пустыне поднимал обе руки к лицу, защищаясь от него…

И, наперекор всему, загремело, запело на разные голоса сказание о человеке, который самой природой сотворен выше зверей. Авраам лежал, слушал, и все было безразлично ему. Цыгане–домы спасали царя из благодарности. Не из человеческого долга, любви или высокой женской слабости — из арийского высокомерия шла на скалу Белая Фарангис. И что ей был какой–то диперан–иноверец…

А она пришла к нему в повозку. И снова некрасиво морщила нос от плача, и краска текла по щеке, как в ту ночь, когда Авраам понял, что любит ее. Никаких бугров не было у Фарангис… И здесь, в старой повозке, была она дочерью царей, а не когда прозябала в первобытной гордыне…

Опять были едины они в холодном осеннем лесу. Только однажды осторожно, чтобы не услышала она, убрал он из–под ее локтя свой нательный крест…

Сиявуш видел, как уходила она, и не обозначилось ничего в серых спокойных глазах. Не от равнодушия это было. Просто не считал он Авраама среди людей. Молодых рабов часто держали для своих многочисленных жен великие…

Красно–желто–синее покрывало набросила она утром поверх белого шелка, взяла кувшин на плечо и пошла не оглядываясь. Они ждали внизу, затаившись в корнях тысячелетней арчи. Вода глухо шумела в ночи ущелья…

Уродливые, не знавшие солнца ветки тянулись вверх за ней. Безжизненно зеленела трава, цепкие кусты выползали из расщелин ей под ноги. Потом они отпустили ее, и осталась голая каменная стена, уходящая в небо…

Бесконечно долго она шла. Отчетливей становилась изломанная полоса света над головой. Белые хлопья недвижно висели у стены, и терялось всякий раз среди них радужное пятно. Потом снова, уже чуть выше, появлялось оно…

Все было хорошо видно им из полутьмы. Медленно, как завороженные дивами, двигались в небе люди. Узкий мостик на канатах опустили ей из замка, и она прошла по нему над бездной в черную пустоту. Оба стражника остались на скале…

Почти сразу вышла она. А может быть, время побежало быстрее. И не она уже это была. В обратную сторону проплыло многоцветное пятно, поползло все быстрее по стене, вниз. Но Авраам неотрывно смотрел туда, где плавно поднимался на канатах узкий деревянный мостик…

Светлолицый Кавад отшвырнул от себя цыганское покрывало и положил руку на плечо Сиявуша. И в это время забегали на скале люди. Солнечный луч прорвался сквозь каменные нагромождения, упал в черный проем бойницы. Белая Фарангис стояла там, и прозрачно светился шелк, сползающий с плеча. Руки потянулись к ней из тьмы, но не достали ее. Завернутое в покрывало тело начало долго и медленно падать вниз…

Ночь по–прежнему была в ущелье, когда метнулся туда Авраам. Белый поток перегородил дорогу. Воитель Сиявуш подскакал к нему со свободным конем в поводу, схватил за пояс, потащил кверху из кипящей, перемешанной с камнями воды. Люди бежали по мостику в небе. Черный дым погасил солнце, и невидимые ветки рвали лицо…

17

Столбы дыма стояли по всему Эраншахру, предупреждая стражу на перевалах о немыслимом побеге из «Замка Забвения». Но цыганскими дорогами ехали они, пока не встала перед ними стена Мазандерана. Владения бесчисленных Испахпатов — кровных родственников Сиявуша — начались здесь. Лицом вниз на осенние листья упал Рам перед Светлолицым, полежал немного, вспрыгнул на крытого мешком коня и поехал назад, к своим домам…

Каждую ночь падала в пропасть Фарангис. А потом приходила к нему с заплаканным лицом и вязала на шею золотой волос. Он всякий раз хотел сказать, что любит ее, но радужное покрывало набрасывала она и все шла и шла от него по каменной стене…

Впрямь на гнездо птицы Симург похож был выбитый в скалах дасткарт Испахпатов, где остановились они. Холмами казались горы вокруг, и вечный снег лежал за порогом. Стронутого с места камня было довольно, чтобы погубить целое войско внизу…

Царь царей и бог Кавад полон был гнева, радости и нетерпения. Он ходил по каменной галерее дасткарта, и быстрые глаза его смотрели то на Туран, то в сторону Эраншахра. В день приезда привели ему трех девушек — дочерей хозяина дома. В одинаковых накидках из синего атласа были они, одна и та же синяя полоса проходила по бровям. Всех троих он взял себе в жены…