Маздак - [56]

Когда вышли в сад, в другой одежде уже была Белая Фарангис. Медные носки шнурованных дорожных туфель выглядывали из–под плотного коричневого плаща, кожаная накидка закрывала голову. И не смотрела она уже на Авраама. Он видел, как тонкий серпик достала она из–за подушки…

Вздыхал от тихого дождя сад при дасткарте. На стене у водостока недвижен был черный человек, и только длинные староперсидские усы колыхались от ветра. А может быть, показалось Аврааму, и была это просто тень от мокрого, утерявшего листья дерева…

С ними ехала Белая Фарангис, отставая на полконя. Сзади скакали два азата–горца в башлыках и с волчьим знаком Испахпатов на груди. Рам ехал впереди всех, выбирая дорогу.

Цыгане–домы, обжигающие в безлюдных горах деревья для варки железа, рассказали ему, что провезли мимо них светлолицего человека с кожаным щитом на глазах. И живущий в Чертовом Провале старик подтвердил, что это и есть царь царей. А в замке на скале заточили его за то, что разрешил цыганам жить на одном месте. Не позволялось им раньше строить стены от ветра и оставаться на ночь под крышей в селениях Эраншахра…

В каменной стене между туч выбили узкие бойницы, а те, кто сделал это в неведомые времена, превратились в белых сычей и кричат во тьме, чтобы не уснула стража. Заххака, змея–людоеда, держали здесь, перед тем как приковать к Демавенду. Шепотом сказанное слово нескончаемо гремело и билось о камни, поднимаясь со дна ущелья. Вечная ночь была внизу, и звезды не уходили с неба. Имени не имело это место…

Лишь старый цыган жил у начала ущелья, потому что объезжали люди нечистую скалу и даже воду не пили из текущей оттуда речки. До земли были волосы у старика, и страшно было смотреть в его черные уснувшие глаза. От века не стриженные ногти на руках и ногах стучали о камни, когда передвигался он от своей пещеры вверх, к замку.

— Называющий себя Маздаком — наш цыган!..

Это было первое, что сказал он Аврааму.

Не такой уж безумный был старик, который убирал в замке и возил туда воду. Каждое утро шел он наверх по узкой, высеченной в скале дороге, ведя над пропастью слепого мула с мехами по бокам. А днем, когда слабый свет появлялся в небе, уходила туда цыганка, завернутая в цветное — красное, желтое и синее — покрывало. Кувшин с козьим молоком несла она на плече…

В заброшенном становище среди леса стали жить они, и Рам свел его и воителя Сиявуша с этим стариком. Словно падающий град сыпалась речь Рама, а старик слушал и качал головой. Временами он засыпал…

— Старый дом придумает! — заверял их Рам.

Так, домами и луриями, называли себя цыгане. Рам рассказал ему, что вовсе не призывал их царь Бахрам Гур для развлечения людей в Эраншахр. Когда–то, много веков назад, имели землю домы. Богатые города и селения стояли на берегу великой реки в их стране. Но пришли арийцы и все разрушили. Мужчин убивали они, а женщин забирали для себя. В лес убежали уцелевшие домы, и только обжигом деревьев разрешили им заниматься. А те, кто остался, просили подаяние, пели и играли, потому что нет на земле добрее и веселее людей.

Но раз в сто лет выходили домы из леса. Они шли в селения и брали себе все, что хотели, ибо на их земле это выросло. Правители посылали войско, которое избивало и топтало слонами не знавших оружия домов. И луриев–музыкантов ловили и убивали в селениях. Куда придется бежали цыгане тогда от родины своей — Индии…

Во времена доброго царя Ездигерда пришли они в последний раз в Эраншахр, нагрузив детьми и женщинами свои большие деревянные повозки. Но пока ехали они, Бахрам Гур сделался царем. Он любил слушать песни цыган и брал у них девушек на ночь. Зато главный царский вазирг — вселенский гонитель Михр–Нарсе — запретил им строить жилища. И живут с тех пор цыгане в повозках, сплетая из тростника стены и крышу от непогоды. При царе Каваде разрешили им оставаться на одном месте, но многие уже не хотят этого, потому что родились в повозке…

Старый дом придумал… Железной сетью была отгорожена комната на скале, где жил человек, не имеющий имени. Зубчатый нож из туранского железа передал ему старик, убиравший объедки. А потом пошла над пропастью женщина под цыганским покрывалом…

В повозке без колес спал Авраам, зарываясь в сухую жесткую траву. Напротив был шатер из веток. Воитель Сиявуш заползал туда каждую ночь, и азаты ложились рядом в корнях дуба. А Белая Фарангис ушла к внучке старого цыгана и не приходила к ним…

От Сиявуша услышал он, что наутро пойдет она в крепость вместо цыганки. В пещере сидели все они, и открыто было ее лицо. Тихо спросил тогда Авраам, нельзя ли сделать иначе. И снова проступили арийские бугры у маленького рта:

— Я из рода царей!..

Чужим, визгливым голосом сказала она это, и попятился Авраам. Торгующая рыбой женщина кричала так на нисибинском базаре, ухватив соседку за волосы. Вот откуда вставшее между ними молчание, когда захотел он уехать с ней. В гордыне утверждала она себя…

Авраам ушел в лес. Он с головой зарылся в пересохшую траву, но стояло перед ним ее лицо. Углы рта высокомерно опускались книзу, и не было внутреннего света в продолговатых, словно нарисованных глазах. Пусто, как после пыльной бури, стало у него в сердце…