Мазарини - [35]

Кардинал де Рец, чей литературный гений ослеплял многих историков, создал довольно полный его портрет, но жестокость автора в конечном итоге победила желание быть объективным. Начинается рассказ изумительной фразой: «В Его Светлости герцоге Орлеанском, кроме мужества [что, говоря военным языком, неточно], было все, что необходимо порядочному человеку». Такого вступления достаточно, чтобы оценить и автора, и предмет его исследования. Впрочем, счастлив наш бог, что Гастон так никогда и не стал королем.

Следующим был первый принц крови, Господин принц, Мсье «старик» Конде (его сын Ангиен — так это имя писалось в те времена — был тогда всего лишь «Господином герцогом»): ему тогда исполнилось 55 лет, и он не дожил до шестидесяти (как Ришелье и Мазарини). Сей принц крови в 1609 году женился (не сказать, чтобы вполне добровольно) на Шарлотте де Монморанси, последней любовнице Генриха IV, столь же красивой, сколь и богатой аристократке. Поучаствовав в заговоре во времена регентства Марии Медичи, что было обычным делом, он сумел обратить свое подчинение в деньги: ему пожаловали место управителя в Берри, очень почетное, и платили жалованье как «главе совета» почти миллион золотом, то есть 7—8 центнеров чистого золота в год. Пережив несколько неприятных моментов (его кузен участвовал в заговоре и был обезглавлен), герцог стал осторожен и услужлив, что в конце концов завоевало для него доверие Ришелье. Кардинал дал ему большую часть того, что он просил, поставив всего одно условие: сын герцога Луи должен был жениться (а он любил другую) на его племяннице-дурнушке Клер-Клеманс де Майе-Брезе. Утешением служили 300 000 ливров приданого, дивные земельные владения и замки, в том числе в Бовеси. Будущий Великий Конде[50]пришел в ярость, но вынужден был принять невеселый подарок от этой девушки не слишком высокого происхождения, маленькой, слабого здоровья и невеликого ума. Генриха II де Бурбона-Конде[51] осыпали большими почестями и богатством: ему даже удалось получить назад конфискованные богатства обезглавленного кузена, в том числе великолепное владение в Шантийи. В 1643 году у него была ужасная репутация, конечно, преувеличенно ужасная, и доказательство тому то, как серьезно он относился к образованию старшего сына, следя, чтобы мальчик получил блестящие и глубокие знания. И все-таки его называли уродом, грязным типом, скупцом, пьяницей, развратником, содомитом (среди аристократов это было обычным делом) и даже трусом, как утверждает мемуарист Тальман де Рео: при дворе злословили, что господину принцу «не везло на войне»». Скорее всего, герцог отвечал так: «Этот пройдоха [= педераст] Вандомский[52] [бастард Генриха IV] еще трусливее меня». Но оставим в стороне эти «остроты»: Конде-отец не только был хорошим воспитателем, что подтверждает его переписка со старшим сыном, но и оказался так умен, что сколотил состояние, оставив наследникам около 1,5 миллионов дохода годовых (тонну золота). Все досталось герцогине де Лонгвиль, Конде и Конти[53], и они промотали его с блеском, чтобы поддержать свою репутацию и справедливо надеясь, что Дары и «милости» королевы и кардинала позволят им и дальше вести разгульный развеселый образ Жизни.

Господин герцог — тогда еще не принц — был Бурбоном, причем ему казалось, что такое дано лишь ему, Генриху IV, Людовику XIII и Людовику XIV. Он был во всем равен первому, «обошел» второго (говоря словами кардинала де Реца), но не мог и вообразить, что третий превзойдет его. Герцог был человеком огромной культуры, очень любознательный, с живым умом и проницательностью большого полководца, невероятно храбрым и совсем не похожим на своего отца. Этот скептик в своих философских рассуждениях доходил до атеизма, был распущен, как и большинство принцев в молодости и даже в зрелые годы, но никогда не доходил до самого края. Его сквернословие равнялось его уродству, а безрассудную смелость превосходили лишь наглость и бешеный темперамент. Безмерное честолюбие принца никогда не удовлетворялось до конца, он напоминал ураган и научился контролировать свои чувства далеко не сразу. Главной чертой его характера была непомерная гордость, свойственная всему дворянскому сословию и стократ увеличенная гением, блистательным и диким, но обретшим в конце концов глубинную зрелость.

Впрочем, в начале этого правления, господин герцог — ему всего 22 года — прославился благодаря неожиданной победе при Рокруа (прекрасное начало пути); своим стремительным и проницательным умом молодой герцог точно оценил обстановку и умело применил старую тактику: обманный маневр ложного нападения на центр при обходе с фланга и окружении с тыла. Почти гениальная победа, превознесенная до небес фанфарами Славы, но не уничтожившая испанскую армию, которая сопротивлялась еще 15 лет. Лавры побед и горечь поражений, таких, как при Лерида, ждут Конде впереди, а пока молодой герцог радуется совей славе в компании старшей сестры, роскошной госпожи де Лонгвиль, обожающей наслаждения плоти и духа, веселых, остроумных, надменных развратников-дворян и милых дам (одна из них — юная де Севинье).