Мазарини - [13]

И все-таки спросим себя: почему Папа, его государственный секретарь и весь папский двор систематически притесняли и лишали всякой надежды такого способного дипломата и политика? Первое и, возможно, лучшее объяснение: посредственности опасались его быстрого, изобретательного, незаурядного ума, не укладывавшегося в «нормы» Римско-католической церкви той эпохи. Возможно, им не нравилось недостаточно благородное происхождение Джулио, его безразличие к священству и ордену Иисуса, его проницательность и франкофильская свобода… Да, все эти обстоятельства могли шокировать потомков старинных кардинальских и папских родов, достигших высокого положения благодаря богатству или интриге.

Кстати, никому никогда не шел на пользу излишне острый ум…

Мазарини при Людовике XIII (январь 1640 — май 1643)

В течение трех лет Мазарини много работает, блистает в обществе, одаривает своих покровителей произведениями искусства, вывезенными из Италии, чьи моду, театр и музыку он старается внедрить при дворе. Да, Джулио завоевал расположение и дружбу всех мало-мальски значительных людей Франции, в том числе министров, однако никому и в голову не приходило, что он способен перестать быть одним из «созвездий» Ришелье, рядом с которым постоянно находился: иными словами, Мазарини был одним из его агентов.

Ришелье обещает что Мазарини возглавит французскую делегацию на будущих конгрессах в Кельне и Мюнстере, но поручает своему протеже две миссии: одну в Савойе, другую — в Седане. Первое задание, длительное и деликатное (сентябрь 1640 — июнь 1641 года), скорее, напоминает испытание; второе — очень трудное, но быстро завершенное (сентябрь — октябрь 1642 года) — свидетельствует о доверии, которое грозный кардинал питал к своему молодому протеже. Ришелье никогда не отделял от себя Джулио Мазарини — из чувства привязанности и личной заинтересованности в его помощи в последний год своей мужественной и мятежной жизни.

Что касается самого Мазарини, два выполненных поручения изменили его положение: во-первых, он наконец получил желанный кардинальский сан (декабрь 1641 года), а во-вторых, случилось то, что не слишком компетентные историки назвали «натурализацией», а ведь Джулио получил гражданство за восемь месяцев до своего отъезда из Рима, в апреле 1639 года. Речь идет о «грамотах на получение подданства» — утерянных, но зарегистрированных в протоколе Парижской Палаты финансов в июне 1639 года, где их и прочел в 1923 году некий чартист Леоне Селье. По французским законам, грамоты о получении подданства просто давали «иностранцу» право владеть, приобретать и даже передавать по наследству имущество и доходы во Франции, в том числе бенефиции духовных лиц. Именно в то время Людовик XIII пожаловал Мазарини его первое аббатство Сен-Медар-де-Суассон, следующим будет Корби, богатейшее бенедиктинское аббатство, и многое другое. Мазарини, рожденного на испанской территории, папская администрация считала римским подданным, но он вполне мог считаться и французом (так произошло с другими «иностранцами»: принцами Савойскими и кардиналом Антонио, попавшим в опалу). Кармелит отец Леон, произнося в 1661 году надгробную речь перед Коллегией каноников, назвал Мазарини французским итальянцем. Раньше люди мыслили гораздо шире, чем сегодня: к понятиям «нация» (тогда под ним подразумевался язык) и «национальность» относились не так ревностно: человеку не нужна была бумажка с печатями, чтобы получить то, что мы называем двойным гражданством. Вот замечательный пример такого отношения: Мазарини писал в сентябре 1637 года своему другу-англичанину Уолтеру Монтегю: «Al gallant uomo ogni paese e patria» (для обходительного человека [или джентльмена] любая страна — родина). Эту формулу дословно повторила тридцать лет спустя язвительная госпожа де Моттвиль в своих «Мемуарах», приписав ее итальянскому поэту (Ариосто?). Документ о получении подданства приносил и финансовую выгоду, а Мазарини был не тем человеком, который стал бы пренебрегать этой стороной дела. Джулио весьма посредственно говорил по-французски, но сердцем чувствовал себя французом, и его политика будущего премьер-министра подтверждает это.

Саном кардинала Мазарини был обязан королю Франции (и Ришелье). Это главное новшество в жизни Мазарини, ибо без него вся дальнейшая карьера была бы невозможна.

Для достижения заветной цели понадобились три долгих года. Папа и его окружение использовали все предлоги, чтобы отсрочить возведение в сан. Маршал д'Эстре был бессилен: природная надменность и склонность к бахвальству заставляли его почти третировать Папу Урбана VIII. Мазарини, хорошо почувствовавший ситуацию, настаивал на отзыве посла, что и было решено в июне 1641 года, но д'Эстре вдруг сказался больным и покинул Рим лишь в августе, а его преемник Фонтене-Марей, человек более гибкий, прибыл только 4 ноября. Престарелый Папа, выигравший много времени, не мог бесконечно возражать таким могущественным людям, как король Франции и его министр: на папской консистории 16 декабря он сделал кардиналами 12 человек, в том числе Мазарини (Джулио было всего 39 лет). Составляя отчет для Ришелье, новый посол нашел замечательно точные слова: «Вы гораздо больше, чем Папа, сделали для сегодняшней церемонии!»