Мазарини - [106]

Мир Мазарини и полученное преимущество (1659 — март 1661)

Мир, о котором так долго мечтали, практически решенный во время савойской комедии в Лионе, этот мир между двумя монархиями (Пиренейский мир) был предметом долгих переговоров и споров с позиций чести и по вопросу о деталях. Переговоры проходили на маленьком острове («Фазаньем») на реке Бидассоа, и 7 ноября договор был подписан: испанцам, несмотря на всю их тихую настойчивость, не удалось интеллектуально победить физически ослабевшего Мазарини.

Множество статей — около двухсот — и море деталей не помешали сформулировать и принять три главных решения: территориальный выигрыш, прощение Конде и королевский брак, заключенный в июне 1659 года (решение о нем было принято, как только в Париже подписали предварительные условия. Последнее решение было ключом ко всему, второе, затрагивавшее честь двух корон, особенно щепетильной испанской, стало объектом яростных дискуссий, иногда столь упорных, что чуть было не сорвался весь замысел. Добавим, что международный арбитраж Франции в эпоху Мазарини не заключался только в этом договоре: ему предшествовали и за ним последовали другие.

Подводя итог, скажем, что французское государство «приросло» Артуа и Руссильоном, прощенный Конде получил обратно все свои титулы и владения, а Людовик по брачному контракту с инфантой Марией-Терезией отказался от всяких претензий на трон Испании (наследование было под угрозой из-за смерти нескольких детей)… за приданое в 500 000 золотых экю, которое, по точным сведениям Мазарини, Испания не могла заплатить (неплатежеспособность следовало тщательно проверить; сумма, во всяком случае, по мнению французов, не казалась такой уж громадной).

Триста лет историки восхищаются этим самым изобретательным «за», позволявшим Людовику требовать — по частям, а затем и целиком — «испанское наследство». Утверждать, что то было мгновение славы и победы, значит курить фимиам перед обожествляемой статуей Людовика Великого, а ведь война за «испанское наследство» стала закатом «французского превосходства», единолично созданного Мазарини.

Король Франции присоединял к своей короне три территории Северной Каталонии, Руссильон, Валлеспир, Конфлан, Сердань и Сегр. В Каталонии существовало нечто вроде конституции, которую короли должны были поклясться уважать, прежде чем стать графами Барселоны: так сделали Испанские Габсбурги, так поступил и Людовик XIII в 1641 году. С превеликим трудом были обозначены границы по горам так называемого графства Руссильон-Сердань (анклав Лливиа, существует и сегодня), эдикт, подписанный в Сен-Жан-де-Люзе 7 июня 1660 года, заявил об уважении прежних «обычаев». Тот же эдикт учреждал Верховный совет провинции, который должен был следить за исполнением эдикта. Совет играл роль парламента в миниатюре: долгое время все вопросы обсуждались на каталонском наречии. Людовику XIV предстояло навести порядок, и он начал с того, что ввел габель, после чего здесь вспыхнул бунт. Вины Мазарини в том не было: он уже умер.

Переговоры о северной и северо-восточной границах, слишком близких к Парижу, были очень трудными, а результаты многозначными. Артуа французы получили легко, Эр и Сент-Омер — к Северу — остались (временно) испанскими. Гораздо труднее было вести переговоры о «фортах». К завоеваниям подходившей к концу войны примешивалась невозможная мечта (ее лелеял Тюренн, иногда она будоражила воображение Мазарини) о завоевании «Бельгии» (тогда она так не называлась), на что ни Англия (даже ослабленная на какой-то момент смертью Кромвеля), ни Голландия, ни даже Империя (получившая наконец императора) никогда бы не согласились. Кроме того, Конде, чье «прощение» было главным камнем преткновения, оборонял и захватил много крепостей, чей статус оставался неясным. Следовало действовать решительно. Одиннадцать городов, начиная с Гравелина, что на подступах к Дюпперну и Монмеди, до Тьонвиля в Люксембурге, перешли к Франции. Три города — Эно, Филипвиль, Мариенбург и Авен — купили прощение Конде. Мазарини и Людовик XIV никогда не даровали бы его, если бы Филипп IV не выдвинул свой «вопрос чести», по которому договориться было еще меньше шансов. Было решено, что Конде возвратится и ему вернут титулы и владения (даже Шантийи, которое король предпочел бы оставить себе), но он не получит богатую и беспокойную Гиень, которую совсем недавно Конде сам подталкивал к бунту.

Людовик отослал Конде бумаги с разрешением на въезд в королевство в середине ноября 1659 года, а принц подписал документ о полном подчинении 26-го. Он выехал из Брюсселя в конце декабря в великолепной карете (в ней были окошечки), подаренной испанцами, когда он выезжал из города звонили колокола и стреляли пушки, за каретой следовала блестящая свита. Путешествие Конде длилось почти месяц, в пути принцу устраивали пышные приемы. Наконец он предстал перед королем и королевой-матерью и трижды опустился перед ними на колени в зале архиепископства в Эксе. Нам неизвестно, о чем они говорили. Принц вымаливал прощение, убеждая монархов в полном своем уважении и послушании, король долго хранил холодность и держал дистанцию, но Конде принял, собираясь использовать в будущем.