Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины - [30]
– Смотря какой балет, какой партнер – конечно, бывает и трудно.
– Стандарты меняются. Вас, по-моему, считали высокой балериной?
– Да, для того времени. Я была ростом 165 сантиметров. А сейчас балерины 185. Раньше не принимали высоких, теперь не принимают маленьких. Это мода такая.
– А ваши партнеры не жаловались?
– Первое время жаловался Коля Фадеечев. Я похудела, когда уже стала танцевать без него. Он говорил с некоторой обидой: вот теперь ты худая, а со мной… Когда, допустим, готовили «Даму с собачкой», репетировали круглые сутки, вот я и худела…
Родион Константинович и Мустонен обнялись по-дружески, Олли не раз играл произведения Щедрина.
Заходит разговор о последних московских новостях. Рассказываю о громких публикациях «Комсомолки»: про то, как мошенники захватили квартиру балерины Лепешинской, когда ее не стало. Про детективную историю с исчезнувшими бриллиантами Людмилы Зыкиной.
– И это случилось с Люсей, которая мне говорила: «С собой не возьмешь, и за тобой не понесут»! Она в своей книжке написала, что я, когда приехала из-за границы, открыла чемодан и сказала: бери что хочешь. А там отрезы ткани были – потому что платья-то я не могла ей дать…
Было видно, что тема драгоценностей Майю Михайловну как-то не зацепила. Как сказала сама Плисецкая – были сережки с бриллиантами, но одни потеряла, другие подарила…
Тут Илия подходит узнать, понравилось ли угощение: ради таких гостей он сам встал к плите. «Зер гут!» – восклицает Майя Михайловна. И вдруг сквозь ресторанный гул начинает нарастать музыка. Это же «Кармен»! Илия довольно улыбается – его сюрприз удался.
Здесь, в мюнхенском ресторанчике, и состоялась «Беседка «КП» с прославленной балериной.
А вот поход на футбол, куда мы собирались в эти мюнхенские дни, сорвался; хотя, как признался Щедрин, и билеты были, и знакомые звали – но не срослось. Майя Михайловна была явно разочарована и несколько раз, с надеждой глядя на Родиона Константиновича, вздыхала: «Может, еще получится?» Плисецкая с Щедриным в Мюнхене ходят на футбол, как на работу. И так сыпят именами футболистов – и немецких, и наших, – что впору работать в «Советском спорте».
– Перед нашей встречей вы сказали по телефону: я наслаждаюсь жизнью сейчас, хотя и не танцую.
– Это правда. Я не должна напрягаться, моя лень отдыхает. Я могу жить жизнью музыки, которая для меня свет в окошке – Щедрин и его музыка.
– А каково это – находиться в тени своего мужа? В книге вы пишете, что Щедрин сначала был в тени вашего шумного успеха. А теперь вы как бы ролями поменялись.
– Именно поменялись. У Щедрина сейчас столько премьер, и старые сочинения в новом исполнении, и балеты, симфонии, оперы! Вы знаете, ради этого стоит жить. Как исполнительницы меня уже нет: если что-то есть после меня на пленках – это все, что осталось. Я уже исправить ничего не могу. Я смотрю иногда: ой, всё не так! А знаете как говорят: плохо сняться – все равно что плюнуть в вечность. Потому что это остается, тут уж ничего не докажешь.
Молодость, лето, свобода, счастье…
Знаете, я даже по фотографиям вижу, способный человек или не очень. Это называется «чувство позы» – то, что не вырабатывается, то, что от природы. Артистичность. Сейчас говорят, что в прошлом были балерины. Сегодня бы они не смотрелись.
– Вы думаете?
– Уверена.
– Талант не тускнеет со временем…
– Если они ушли, значит, таланта не было. Осталась Анна Павлова: не бог весть какая техника – остался в памяти талант. Осталась о ней легенда.
– У вас традиция – Родион Константинович к каждому вашему юбилею дарит свою музыку. Вы рассказывали, как однажды, целуя вас, сказал: вот это – музыкальный подарок, не бриллианты же дарить!
– Было такое.
– Что, так ни разу бриллианты и не подарил?
– Зачем? Однажды я сказала Славе Ростроповичу, что Родион подарил мне «Даму с собачкой». Он говорит: статуэтку? Я говорю: нет, балет! А он такого никому подарить не мог.
– Это счастье, наверное?
– Еще бы! Самое великое счастье, которое только может быть.
– А вы никогда не ревновали Родиона Константиновича?
– Не давал повода.
– Однажды вы рванули к Щедрину из Праги, где были на гастролях, прямо в Карелию…
– Это первые месяцы нашей совместной жизни. Я приехала к нему в Сортавалу. Мы жили в маленьком домике, без удобств вообще. Там, кроме комаров, никого не было. Вокруг домика лоси бродили. Счастливый был месяц, очень.
– Счастье той поры и нынешнее – оно разное?
– Конечно. Разное время, мы другие. Жизнь прожита, и очень непростая.
– Как важно не растерять это счастье, подковать судьбу…
– Это уметь нельзя. Это или есть, или нет. Как талант. Когда спрашивают, как, что, почему, – полная ерунда. Если бы люди жили по рекомендациям, может быть, жизнь была бы другая.
– Однажды жена режиссера Юткевича вам сказала: «Как ты можешь лечь в постель с человеком, у которого в голове всегда музыка?» И правда, как удается жить с таким человеком?
– Отвечу, как и тогда, – хорошо жить с таким человеком. Просто прелесть. Он совершенно не эгоист. У него мысли о том, как бы мне было удобно, именно мне. И как удобно и хорошо было бы для музыки. Он поглощен музыкой, он создает музыку. Знаете, не просто так лучшие дирижеры его исполняют. Но меня поражали больше звукорежиссеры, которые говорили Щедрину: сразу видно, что вы на виолончели (на трубе, скрипке…) играли, видно по тому, как вы написали. А он в руки эти инструменты не брал! Когда у человека в голове оркестр в сто человек и каждому он пишет правильно его партию – это для меня загадка неразрешимая.
