Майя Плисецкая. Рыжий лебедь. Самые откровенные интервью великой балерины - [28]
– Майя Михайловна, вы заядлая болельщица. Смотрели, как наши футболисты играли в Словении?
– А как же! Вместе с Родионом Константиновичем переживали за наших ребят. Они, к сожалению, играли не совсем здорово. Хотя известно, что русских судьи всегда засуживают. Вот и Жирков, по-моему, зря получил желтую карточку. Наши футболисты должны были вдвойне лучше играть. И забивать, и забивать голы.
– Сидели и смотрели, наверное, в каком-нибудь любимом мюнхенском пивном баре?
– Нет, на этот раз дома. Но мы действительно любим с Родионом Константиновичем посидеть в пивбаре.
– Пиво в честь дня рождения попробуете?
– Я его не пробую, а хорошо пью! (Заразительно смеется.)
– А с чего ваш день обычно начинается?
– Один день не похож на другой. Но когда утром просыпаешься и видишь солнце, то просто душа радуется. В Мюнхене сейчас очень тепло. И солнце постоянно. Так что меня мой месяц радует.
– А вот наши синоптики на днях объявили, что нынешний ноябрь в Москве самый пасмурный за 120 лет.
– Это очень тяжело переносить.
– Майя Михайловна, по Москве не тоскуете?
– Конечно же – я выросла в Москве, очень ее люблю. Но пока здесь, в Мюнхене, больше работы. Прежде всего – у Щедрина: Валерий Гергиев играет сейчас много его произведений. Только что сделали спектакль «Мертвые души». А Денис Мацуев записал 5-й концерт Щедрина.
– Вы по-прежнему немало ездите и летаете – как вам удается существовать в таком ритме?
– Если ничего не делать, просто лежать на диване, то не будет никакой формы. Человек «разъезжается» по сторонам, обленивается.
– Но хотя бы сейчас вы позволяете себе есть все, что хочется? Те же пирожные…
– Я пирожные, к счастью, не люблю. Я больше пиво с сосисками. Это, наверное, с детства. Мы ходили в театр через магазин Мосторга и там всегда покупали томатный сок с солью, сосиски. А вообще – люди не придумали ничего вкуснее, чем обычный хлеб с маслом.
– Недаром во многих европейских ресторанах перед едой подают хлеб с маслом, порой еще теплый.
– Они знают свое дело!
– Но диетологи говорят, что хлеба надо есть поменьше, если хочешь похудеть.
– Это больше в теории. А в жизни можно все, но понемногу.
– Я слышал, в Москве скоро у вас выходит новая книга.
– На самом деле это две предыдущие книги соединены в одной. Но я написала новое предисловие и послесловие, даже постскриптум. Многие фотографии заменили. Так что, наверное, приеду на ее презентацию в Москву.
Кстати, здесь, в Германии, выпустили диск с балетом «Чайка»: там мы с Родионом Константиновичем рассказываем о спектакле, сидя как раз в чеховском доме в Москве. А еще немцы переиздали мою книгу «Тринадцать лет спустя», правда, с другим названием – «Сохраняя самообладание»…
– По-моему, они попали в точку. А были случаи, когда вам с трудом удавалось сохранять самообладание?
– Много раз. Но я все-таки преодолевала. Необходимо было. Иначе бы заклевали.
– Майя Михайловна! С днем рождения! Поздравляем и от имени вашей давней поклонницы – «Комсомолки», и от наших многочисленных читателей, которые вас по-прежнему любят.
– Спасибо. Это просто бальзам на сердце.
20 ноября 2009 г.
«Итак, Равель, танцуем болеро!»[2]
Казалось бы, Морис Равель сделал все, чтобы «Болеро» не то что в шедевры – даже просто в известные музыкальные опусы не попало.
Ну, во-первых, написано для балерины-любительницы Иды Рубинштейн – особы, не сильно блиставшей на сцене, хотя, конечно, скандально известной в Париже начала прошлого века. Ее портрет даже написал Валентин Серов, и висит он у нас в Русском музее. При этом композитор так спешил, что без конца повторял свою арабо-испанскую мелодию, изменяя в ней лишь оркестровый ритм.
А, во-вторых, разве могут впечатления от грохота молотов, шума приводных ремней и лязга металла способствовать рождению шедевра?! Но биографы уверяют, что именно индустриальный пейзаж возле дома Равеля под Парижем и вдохновил композитора. Он говорил без стесненья: «Этот завод – из «Болеро», – и даже требовал от художников-декораторов изобразить его при постановке. Но разве, слушая завораживающую музыку, можно думать о заводском конвейере?! У виска покрутят окружающие: мол, спятил, милый! Не сдюжил волшебной силы искусства.
Когда пьесу начали широко исполнять, Равель, говорят, всячески ставил палки в колеса: дескать, играете не так, как я задумал. И раз так довел знаменитого дирижера Тосканини (который играл с заметным ускорением ритма), что тот с присущим итальянцам темпераментом заявил композитору: «Вы ничего не понимаете в вашей музыке! Это единственный способ заставить ее слушать!»
Между тем Равель и не претендовал на популярность: говорил, что «Болеро» вряд ли его переживет. И выходит, жестоко ошибался. Да, многие испанцы не сильно жалуют пьесу, считая, что она ничего общего не имеет с местным народным танцем – болеро. Но вот вам реальность – однажды в Париже я с друзьями попал в испанский ресторан, который держат баски: там, несмотря на поздний час, нас просто укормили вкусной национальной едой. Стоял испанистый говор таких же, как мы, запоздалых гостей, звучали смех и музыка. И все вокруг было так пропитано испанским духом, во славу которого и было написано «Болеро», что казалось, сейчас сдвинут столы, в центр вспрыгнет танцовщица и начнет свой «священный танец боя»… И лишь потом я узнаю, что мать Равеля – не просто испанка, а родом из провинции басков. И прочту свидетельство очевидца премьеры «Болеро» в Париже.
