Майский день - [23]

«За все надо платить, – улыбаясь, сказала Кора и принесла ему какие-то капли из аптечки. – Это – за грехи вчерашней ночи, капитан!»

Стентон долго пытался понять, что именно имела она в виду.

Как давно это было! И как нужно это было бы не тогда, а сейчас, сейчас! Впрочем, нет – и тогда и сейчас. Пожалуй, только теперь Стентон понял, насколько нужна ему Кора и что страх потерять дирижабль – в значительной степени страх потерять ее. Если бы можно было сейчас встать и пойти к ней! Но именно теперь этого нельзя. Ни в коем случае. После того, что он сегодня сделал, это было бы похоже на предъявление счета.

В дверь постучали.

– Да, – сказал Стентон.

Дверь приоткрылась, бросив в каюту треугольник желтого электрического света.

– Можно, капитан?

Кора! До чего же нелепо устроен человек: тосковать, мечтать увидеть, увидеть хоть на миг, а когда этот миг приходит – не знать, постыдно и глупо не знать, что делать!..

– Да, Кора, – как можно спокойнее сказал Стентон. – Прошу.

Кора вошла, беззвучно закрыв за собой дверь.

– Сумерничаете, Сид?

– Да. Сижу, смотрю. Красиво… Сейчас зажгу свет, – спохватился он. – Что-нибудь случилось, Кора?

– Не надо света. И не случилось ничего. Просто мне захотелось немного посидеть с вами. Не возражаете, капитан?

Сколько нежности может быть в одном человеческом голосе! У Стентона перехватило дух. Сколько ласки может быть в человеческом голосе… Одном-единственном. Ее голосе.

– Конечно, можно, – сказал он. – И пожалуйста, Кора, не называйте меня больше капитаном, хорошо? Какой я капитан…

Кора села на диван. Их разделял теперь только угол стола. Стентон пытался разглядеть, что на ней надето, – явно не форма, – но для этого в каюте было слишком темно: луна поднялась уже так высоко, что лучи ее не попадали в каюту; прямоугольник окна слабо светился, но не освещал.

– Сид, – сказала Кора после минутного молчания, – я хочу поблагодарить вас, Сид. И не думайте, что я такая уж стерва. Если я приняла вашу помощь… вашу жертву… то не потому, что считаю это естественным. То, что сделали сегодня вы, – это не помочь даме выйти из машины. Я знаю. Но… поймите меня, Сид! Ведь, в сущности, вы очень мало обо мне знаете. Пожалуй, я знаю о вас и то больше. Знаю, что вы начинали почти с нуля. Знаю, как добивались приема в Колорадо-Спрингс. Но… нас с вами нельзя равнять. Вы – американец. Англосакс. Вы – Сидней Хьюго Стентон. А я – Кора Химена Родригес. Понимаете – Родригес. Пуэрториканка. «Даго». Такие, как вы, всегда лучше нас – потому уже, что их предки прибыли сюда на «Мэйфлауэре». Не знаю только, как «Мэйфлауэр» смог вместить такую толпу… А вы знаете, каково это – быть «даго»? Паршивым «даго»? А быть девчонкой-«даго» еще хуже… Да, я пробилась. Просто потому, что однажды попала на обложку журнала – фотографу чем-то понравилось мое лицо. И благодаря этому мне удалось устроиться в «Транспасифик» стюардессой. Через три года я стала старшей. И дальше я пойти не могла. Если бы не эти неожиданные курсы суперкарго для дирижаблей – кем бы я стала? И кем я стану, если потеряю то, чего достигла? А вы – вы всегда сможете добиться своего. Вы достаточно сильны, Сид. И – полноправны. Теперь вы понимаете меня?

– Да, – сказал Стентон. – Понимаю. Но благодарить меня не надо. Я сделал так, как считал нужным. Я не знал всего того, что вы рассказали, но это не важно. Я только хочу, чтобы вы поняли – я… – Он замолчал, подбирая слова, но Кора не дала ему продолжить.

– Не надо ничего объяснять, Сид. Я ведь не дура.

Стентон встал. Разговор явно зашел куда-то не туда, и теперь непонятно было, как же его кончить.

– Я знаю, – серьезно сказал он.

Кора тоже поднялась. Теперь они стояли почти вплотную.

– И еще одно, Сид. Я пришла не только поблагодарить вас. Я пришла к вам. На сегодня или навсегда – как захотите…

Так, наверное, чувствуют себя при землетрясении – земля качается и плывет под ногами, сердце взмывает куда-то вверх, к самому горлу, и нет сил загнать его на место… Стентону не нужно даже было идти к ней – он только протянул руки и обнял Кору. И так было бесконечно долго, пока где-то на краю сознания не всплыл тот давний день, и Стентон отчетливо услышал веселый голос Коры: «За все надо платить, капитан!»

Он резко отстранился.

– За все надо платить, Кора? – спросил он с сухим смехом, разодравшим ему гортань. Он закашлялся.

Мгновение Кора стояла, ничего не понимая. Потом вдруг поняла.

– Ка-акой дурак! Боже, какой вы дурак, Сид!

Хлопнула дверь, и Стентон остался один. Он подошел к окну и прижался лбом к стеклу. Броситься за ней, догнать, вернуть! Но сделать этого он не мог. И знал, что никогда не простит себе этого.

Стентон подошел к туалетной нише, открыв кран, сполоснул лицо. Потом закурил и довольно долго сидел, глядя на мертвые циферблаты контрольного дубль-пульта над столом. Почему так? Если с тобой происходит что-то на море или в воздухе, то стоит отстучать ключом три точки, три тире и снова три точки, стоит трижды крикнуть в микрофон «Мэйдей!» – и все сразу придет в движение. И если можно сделать хоть что-то, если есть хоть один шанс на миллион, чтобы выручить тебя из беды, – будь уверен, что этот шанс используют непременно. Но когда приходит настоящая беда – беда, горше и больнее которой для тебя нет, кто поможет тогда? Кому ты крикнешь «Мэйдей!»? Кому кричать «Мэйдей!»?