Майский цветок - [14]

Антоніо глядѣлъ на брата вопросительно, ожидая, чтобы тотъ, со свойственною ему невозмутимою флегмою, изложилъ свой планъ.

Наконецъ, Ректоръ объяснился, высказавъ дѣло въ двухъ словахъ. Ему надоѣло добывать деньги такъ медленно и захотѣлось попытать счастья, какъ дѣлаютъ другіе. На морѣ всѣмъ хватитъ хлѣба, только однимъ онъ достается черный, цѣною обильнаго пота, тогда какъ другіе умѣютъ захватить его побольше и повкуснѣе, если у нихъ хватаетъ духа на рискъ. Понялъ-ли это Антоніо?

He дожидаясь отвѣта, онъ всталъ и пошелъ къ носу старой барки, чтобы взглянуть, не подслушиваетъ ли кто съ той стороны.

Нѣтъ, тамъ никого не оказалось. Взморье было пустынно. He замѣчалось ни души на всемъ обширномъ пространствѣ этого берега, гдѣ лѣтомъ ставятся будки для купальщиковъ изъ Валенсіи. Совсѣмъ вдали, близъ гавани, торчалъ лѣсъ мачтъ, вѣяли флаги, виднѣлись красныя и черныя трубы, путаница рей и подъемные краны, похожіе на висѣлицы.

Левантинскій молъ вытягивался въ море, точно циклопическая стѣна изъ красноватыхъ плитъ, разбросанныхъ землетрясеніемъ и потомъ слѣпившихся, какъ попало. За нимъ кучею высились строенія Грао, большіе дома съ магазинами, экспортными конторами, пароходными агентствами, банками, мѣняльными лавками – всею аристократіею порта; затѣмъ глаза по прямой линіи встрѣчали длинный рядъ крышъ Каньямелара, Кабаньяля, Французскаго Мыса [8] , – длинный рядъ разноцвѣтныхъ построекъ, становившихся все меньше по мѣрѣ удаленія отъ порта: съ одной стороны находились многоэтажныя дачи съ кокетливыми башенками, а съ другого края, примыкавшаго къ равнинѣ, – бѣлыя мазанки, соломенныя кровли которыхъ сползли набокъ отъ низовыхъ вѣтровъ.

Убѣдившись, что нѣтъ свидѣтелей, Ректоръ вернулся и сѣлъ рядомъ съ братомъ.

Этотъ планъ вбила ему въ голову жена и, хорошенько обдумавъ, онъ нашелъ его осуществимымъ. Предполагалось съѣздить на «тотъ берегъ», въ Алжиръ, какъ бы перейти на другой тротуаръ синей и подвижной улицы, столь знакомой рыбакамъ. Но ѣхать-то слѣдовало не за рыбой, которой не всегда ловишь, сколько хочешь, а за табачной контрабандой, чтобы набить лодку до бортовъ тѣмъ превосходнымъ табакомъ, который зовутъ «Цвѣтомъ мая». «Ахъ, Господи Боже! вотъ это – дѣло! Ихъ покойный отецъ не разъ такъ искушалъ судьбу. Что думаетъ объ этомъ Антоніо»?

Честный Ректоръ, неспособный нарушить распоряженіе полиціи или портового начальства, блаженно посмѣивался при мысли объ этомъ тайномъ предпріятіи, съ которою носился уже нѣсколько дней; въ воображеніи онъ уже видѣлъ на пескѣ тюки, зашитые въ клеенку. Какъ настоящій береговой уроженецъ, не забывшій о подвигахъ предковъ, онъ считалъ контрабанду занятіемъ самымъ естественнымъ и почетнымъ для человѣка, желающаго отдохнуть отъ рыбной ловли.

Антоніо одобрилъ. Онъ уже участвовалъ въ двухъ такихъ поѣздкахъ въ качествѣ простого матроса; теперь, когда на молѣ работы не было, а дядя Марьяно слишкомъ долго не доставалъ ему той должности въ гавани, какую обѣщалъ, онъ не видѣлъ причины отказать брату.

Ректоръ продолжалъ свои разъясненія: главное уже было на лицо: собственная лодка, «Красотка». Когда при этихъ словахъ Антоніо вскрикнулъ отъ удивленія и испуга, братъ счелъ нужнымъ высказаться подробнѣе. Разумѣется, онъ знаетъ, что лодка эта – почти развалина, что бока у нея разлѣзлись, а палуба опустилась до самаго киля: корыто, которое, очутившись на волнахъ, гудитъ, какъ старая гитара; но его не надули при покупкѣ: онъ далъ всего тридцать дуро, цѣну дерева, не болѣе. Ну, этого за глаза довольно для людей, знакомыхъ съ моремъ и могущихъ переплыть хоть въ лаптѣ! – Къ тому же, – прибавилъ онъ, пришуривъ глазъ, съ лукавымъ видомъ наивнаго взрослаго ребенка, – съ такою лодкою и убытокъ невеликъ, если таможенная шлюпка насъ и подцѣпитъ!

Этимъ доводомъ божественной простоты Ректоръ убѣждалъ себя, что его смѣлое предпріятіе вполнѣ благоразумно, и ни на секунду не вспомнилъ о томъ, что ставитъ на карту жизнь свою.

Антоніо и еще два вѣрныхъ человѣка должны были составлять экипажъ. Оставалось только потолковать съ дядей Марьяно, у котораго сохранились въ Алжирѣ знакомства еще съ той поры, какъ онъ самъ велъ подобный торгъ. Какъ человѣкъ, принявшій рѣшеніе, въ которомъ онъ нетвердъ, Ректоръ не захотѣлъ терять времени, чтобы не раздумать, и предложилъ тотчасъ идти къ этому могущественному лицу, съ которымъ они имѣли честь состоять въ родствѣ и котораго звали «дядюшкой».

Въ эту пору дядя Марьяно обыкновенно курилъ свою трубку въ кофейнѣ Карабины; туда и пошли оба брата.

Идя мимо Бычьяго Двора, они взглянули на старый материнскій трактиръ, все болѣе чернѣвшій и разрушавшійся, и привѣтствовали словами: «Здорово, мать!» лосняшееся лицо, съ толстыми обвислыми щеками, обрамленными бѣлымъ шелковымъ платкомъ, похожимъ на монашескій, которое показалось въ окошечкѣ надъ конторкою, подобномъ слуховому. Нѣсколько грязныхъ и худощавыхъ овецъ пережевывали чахлую траву, взросшую близъ моря; лягушки кричали въ лужахъ, примѣшивая свое однообразное кваканье къ спокойному плеску прибрежныхъ струй; a no сѣтямъ цвѣта виннаго осадка, унизанныхъ пробками и растянутыхъ на пескѣ, ходили пѣтухи, кое-что поклевывая и топорща свои перья, отливавшія металломъ.