Майский цветок - [13]

А Росета, съ яснымъ взоромъ своихъ прозрачныхъ и большихъ зеленыхъ глазъ, одноцвѣтныхъ съ моремъ, взглядомъ дѣвы, которая все знаетъ и уже ни передъ чѣмъ не ужасается, отвѣчала тихо и задумчиво:

– Кто изъ нихъ не подлецъ, тотъ дуракъ, какъ у насъ Ректоръ.

III

Хотя день былъ зимній, солнце жгло такъ сильно, что Ректоръ и Антоніо на взморьѣ забрались въ тѣнь старой лодки, лежавшей на пескѣ: «успѣютъ еще спалить себѣ кожу, когда выйдутъ въ море».

Они бесѣдовали медленно, точно усыпляемые блескомъ и зноемъ взморья. Какой роскошный день! He вѣрилось, что приближалась Страстная недѣля, пора внезапныхъ дождей и вихрей. Небо, залитое свѣтомъ, казалось бѣловатымъ; серебряные обрывки облаковъ плыли по небу, какъ прихотливо брошенные клочья пѣны; а съ нагрѣтаго моря поднимался влажный туманъ, который обволакивалъ дальніе предметы и дѣлалъ ихъ очертанія дрожащими.

Взморье отдыхало. Бычій Дворъ, гдѣ, въ стойлахъ, пережевывали жвачку громадные волы, употребляемые для выволакиванія лодокъ изъ воды, своею красною крышею и массивностью квадратной постройки съ синими рамками входовъ господствовалъ надъ длинными рядами вытащенныхъ лодокъ, изъ которыхъ на берегу составился цѣлый городъ съ улицами и переулками, нѣчто вродѣ лагеря грековъ героическаго періода, – тѣхъ временъ, когда биремы служили воинамъ вмѣсто окоповъ.

Латинскія мачты, граціозно склоненныя къ кормамъ, своими толстыми, тупыми концами напоминали копья, лишенныя наконечниковъ; просмоленные канаты, перекрещиваясь, казались ліанами въ этомъ лѣсу мачтъ; подъ защитой тяжелыхъ парусовъ, въ видѣ палатокъ расположенныхъ на палубахъ, возилось цѣлое населеніе людей-амфибій, съ красными, голыми ногами и въ шапкахъ, нахлобученныхъ до ушей: кто чинилъ сѣти, кто мѣшалъ въ жаровнѣ, на которой кипѣла вкусная уха; а въ жгучемъ пескѣ тонули пузатыя ладьи, окрашенныя въ бѣлую или синюю краску и похожія на брюха морскихъ чудовищъ, сладострастно растянувшихся на солнцѣ.

Въ этомъ импровизированномъ городѣ, которому, пожалуй, съ наступленіемъ сумерокъ предстояло исчезнуть и разсѣяться по безпредѣльности синяго горизонта, царили порядокъ и симметрія, достойные современнаго правильно-построеннаго города.

Первый рядъ, подступавшій къ самымъ волнамъ, которыя расплывались узорами по песку, состоялъ изъ легкихъ лодокъ для ловли болантиномъ [7] , маленькихъ и изящныхъ суденышекъ, казавшихся хорошенькими дѣтьми большихъ барокъ для «ловли быками», которыя составляли второй рядъ, расположенныя парами равной высоты и одинаковаго цвѣта. Третій и послѣдній рядъ занимали ветераны моря, старыя лодки съ развороченными боками, сквозь черныя щели которыхъ видны были ихъ полусгнившіе остовы; своимъ печальнымъ видомъ онѣ напоминали несчастныхъ клячъ, предназначенныхъ для боя съ быками, и казались погруженными въ раздумье о неблагодарности людей, безжалостно покидающихъ старость.

Развѣшанныя на мачтахъ для просушки, красноватыя сѣти волнообразно двигались по вѣтру вмѣстѣ съ фланелевыми рубашками и панталонами изъ желтой байеты (толстая шерстяная матерія, которая въ старину фабриковалась больше всего въ Сеговіи); надъ этими великолѣпными украшеніями летали чайки, точно пьяныя отъ солнца, описывая круги до тѣхъ поръ, пока не опускались на минуту на спокойное, сѣро-зеленое море, которое лишь слегка зыбилось, какъ бы вспыхивая мѣстами подъ полуденнымъ солнцемъ.

Ректоръ говорилъ о состояніи неба, осматривая море и сушу своими желтоватыми глазами, напоминавшими смирнаго быка. Онъ слѣдилъ взглядомъ за островерхими парусами, которые выдѣлялись на зеленовато-сѣрой линіи горизонта, точно крылья голубокъ, слетѣвшихъ туда напиться; потомъ онъ глядѣлъ на берегъ, который загибался, чтобы образовать заливъ, окаймленный пятнами зелени и бѣлыхъ деревушекъ; смотрѣлъ на холмы Пунга, громадныя опухоли на этомъ низкомъ берегу, который море заливаетъ въ минуты гнѣва, – на Сагунтскій замокъ, укрѣпленія котораго волнообразно охватываютъ длинную гору цвѣта жженаго сахара, a co стороны суши – на зубчатую цѣпь, замыкающую горизонтъ и застывшую волною краснаго гранита, языки которой какъ будто лижутъ небо.

Хорошая погода наступила; это утверждалъ Ректоръ, а въ Кабаньялѣ было извѣстно, что въ такихъ предсказаніяхъ онъ былъ столь же непогрѣшимъ, какъ его бывшій хозяинъ, дядя Борраска. На будущей недѣлѣ, пожалуй, подуетъ раза два, но дѣло кончится пустяками; и надо благодарить Бога, такъ скоро пославшаго конецъ бурной порѣ, чтобы дать честнымъ людямъ безопасно добыть себѣ хлѣба,

Паскуало говорилъ медленно, пожевывая свою черную жвачку изъ контрабанднаго табаку и подчиняясь величавому безмолвію взморья. Порою надъ тихимъ плескомъ спокойной воды поднимался далекій голосъ дѣвочки, и этотъ голосъ, какъ бы выходя изъ подъ земли, затягивалъ пѣсню съ однообразнымъ припѣвомъ; или протяжно раздавалась: «Эй – ну!.. Эй – ну!..» матросовъ, тянувшихъ мачту въ тактъ этому сонному восклицанію; или растрепанныя женщины съ лодокъ сорочьими криками созывали къ обѣду «кошекъ», забравшихся въ стойла смотрѣть воловъ. Тяжелые молотки конопатчиковъ били съ правильною непрерывностью. Но всѣ эти звуки тонули въ торжественномъ покоѣ воздуха, пронизаннаго солнцемъ, въ которомъ звуки и предметы заволакивались какимъ-то свѣтозарнымъ и фантастическимъ туманомъ.