Майорат - [3]

— Да все уже сделано,— сказал старик, приветливо указывая в сторону лестницы, и сейчас же начал по ней подниматься.

— Каков чудак! — воскликнул дядя, и мы последовали за старым слугой.

Мы проходили по длинным коридорам с высокими сводами, и колеблющийся пламень свечи, которую нес Франц, отбрасывал зыбкий свет, прорезающий густой мрак. Колонны, капители и пестрые арки выступали вдруг из темноты и словно парили в воздухе, наши исполинские тени скользили по картинам на стенах, и эти странные картины, казалось, вздрагивали и шептали в такт нашим шагам: "Не тревожьте нас! Не будите волшебный огонь, что спит в этих старых камнях!"

Когда мы прошли длинный ряд холодных, мрачных покоев, Франц открыл наконец дверь в залу, где пылал в камине яркий огонь, приветствуя нас своим веселым треском.

Как только я вошел туда, у меня сразу стало тепло на душе, но старый дядя остановился посреди залы, огляделся и сказал очень серьезным, почти торжественным тоном:

— Так, значит, здесь будет судейская зала? Франц высоко поднял свечу, так что мне бросилось в глаза светлое пятно величиною в дверь, выделяющееся на темной стене, и произнес глухим, исполненным скорби голосом:

— Здесь ведь однажды уже был свершен суд!

— Что с тобой, старик? — воскликнул дядя, поспешно сбрасывая шубу и подходя к камину.

— Это я так, не обращайте внимания,— пробормотал Франц, зажег свечи и открыл соседнюю комнату, которая была уютно устроена к нашему приезду. Вскоре перед камином уже стоял накрытый стол, старик принес отлично приготовленные блюда, за которыми последовала чаша с пуншем, сваренным так, как это умеют делать только на севере, что весьма нас порадовало.

Утомленный путешествием, мой старый дядя после ужина тотчас же улегся в постель; меня же новизна впечатлений, необычная обстановка и пунш слишком возбудили, чтобы я мог думать о сне. Франц убрал со стола, помешал угли в камине и, приветливо поклонившись, удалился.

Я остался один в высокой, просторной рыцарской зале. Метель улеглась, ветер перестал свирепствовать, небо прояснилось, и яркая полная луна светила в широкие сводчатые окна, озаряя волшебным светом все углы этой старинной комнаты, которых не достигал ни скудный свет моих свечей, ни огонь камина. Как бывает еще в старых замках, стены и потолки залы были украшены на старинный лад— тяжелыми панелями, фантасмагорическими рисунками и пестро раскрашенной, золоченой резьбой. На больших картинах, изображавших по большей части сцены из медвежьей и волчьей охоты, выделялись деревянные головы зверей и людей, приставленные к написанным красками телам, и в зыбких, изменчивых отблесках огня и ярком свете луны все это пугающе оживало. Между этими картинами были помещены написанные в натуральную величину портреты рыцарей, выступающих в охотничьих нарядах, вероятно, предки владельцев замка, любившие охоту. И живопись, и резьба сильно потемнели от времени, тем более приковывало взгляд светлое пятно на той стене, где были две двери, ведущие в соседние покои; вскоре я рассмотрел, что там, верно, тоже была дверь, которую потом заложили, и это место, не украшенное ни росписью, ни резьбой, заметно выделялось на общем фоне.

Кто не знает, как сильно и таинственно влияет на наш дух непривычная, загадочная обстановка: самое ленивое воображение просыпается в долине, окруженной причудливыми скалами, в мрачных стенах церкви и тому подобных местах и способно прозревать невиданное. Если я прибавлю к этому, что мне было всего двадцать лет и я выпил не один стакан крепкого пунша, то мне легко поверят, что в этой рыцарской зале я чувствовал себя непривычно тревожно. Представьте себе ночную тишину, в которой глухой рокот моря и странный свист ветра раздаются подобно звукам могучего органа, на котором играют духи, представьте блестящие, светлые облака, которые, проносясь мимо, заглядывают, как сказочные великаны, в гулкие сводчатые окна, — право, трепетная дрожь, которая меня пробирала, должна была предвещать, что предо мной может открыться чуждый, неведомый мир. Но чувство это походило на холодок, который пробегает по коже при живо рассказанной истории о привидениях и который ощущаешь не без удовольствия. Тут мне пришло в голову, что я нахожусь в самом подходящем настроении, для того чтобы читать книгу, которую в то время носил в кармане всякий, кто был хоть сколько-нибудь склонен к романтизму. Это был Шиллеров "Духовидец". Я читал и читал, и воображение мое все больше разгоралось. Я дошел до наиболее захватывающего рассказа о свадебном празднике у графа фон Ф.

И вдруг как раз в тот момент, когда появляется кровавый призрак Джеронимо, с сильнейшим стуком хлопнула дверь, ведущая в переднюю.

Я в ужасе вскочил, уронив книгу; но все стихло, и я устыдился своего детского страха.

Может быть, дверь распахнулась от порыва ветра или по какой-нибудь иной причине. Ничего тут нет — это мое разыгравшееся воображение превращает в призрак всякое естественное явление.

Успокоив себя таким образом, я поднимаю с пола книгу и снова падаю в кресло, но тут в зале раздаются тихие, размеренные, медленные шаги, и при этом кто-то издыхает и стонет, и эти вздохи и стоны выражают глубочайшее страдание, безутешное горе.