Майор Пронин и тайны чёрной магии - [56]

Наступил четверг.

Евдокимов пришёл в прокуратуру к началу занятий и прошёл к Оплачко.

– У меня к вам просьба – обратился он к следователю. К одиннадцати часам я вызвал на допрос Лещенко. Но до того мне необходимо побывать в одном месте. Задержите его и не отпускайте ни в коем случае. Он не должен уйти ни при каких обстоятельствах. Понятно?

– Что вы мне втолковываете, Дмитрий Степанович, будто я действительно не понимаю? – обиженно сказал Оплачко. – Но вы всё-таки придёте?

– Обязательно – сказал Евдокимов. – Пусть сидит.

– Но до вечера-то ж придёте? – спросил Оплачко. – А то старик может запротестовать…

– Да я запоздаю не больше, чем часа на два, на три – успокоил его Евдокимов. – Учтите: задержать – это служебное поручение.

Он тут же ушёл, ничего больше не объяснив.

Лещенко пришёл, как и было назначено, к одиннадцати, даже раньше; он переступил порог, снял шапку, сказал «Здравствуйте!», подошёл к машинистке и протянул ей свою повестку; машинистка, не отрываясь от работы, пробормотала «этонекомне» и продолжала стучать, не отрывая глаз от клавишей, она только недавно научилась печатать и ещё не вполне овладела «слепым методом»; Лещенко прошёл в соседнюю комнату к секретарше, та внимательно прочла повестку и пошла в кабинет, на двери которого была наклеена надпись «следователь» и почти сразу же оттуда вернулась; вслед за секретаршей из кабинета вышел Оплачко, подошёл к Лещенко, строго его оглядел и ещё строже сказал «вам придётся подождать, никуда не отлучайтесь, вы нам нужны» и тотчас ушёл обратно; Лещенко огляделся вокруг, у стены стоял деревянный диван, сел на диван и, скучая, стал смотреть то на секретаршу, то в окно.

За окном стоял хороший летний день. Прямо против окна рос пышный ясень. Перистые его листья затеняли окно, и в комнате поэтому было не жарко. За деревьями, росшими вдоль тротуара, по немощёной улице проехали подводы. Везли кирпич – неподалёку от прокуратуры строили новый магазин. Какой-то мальчуган вскарабкался на ясень, нарвал зачем-то с него серёжек, спрыгнул и убежал. Потом на велосипеде подъехал какой-то парень в синей шелковой футболке, прислонил велосипед к стволу и зашёл в прокуратуру. Он подошёл к секретарше и спросил – скоро ли его будут судить? Секретарша усмехнулась и сказала, что может быть судить и не будут. Парень пренебрежительно пожал плечами и тотчас уехал. Секретарша всё что-то писала и писала. Потом пришёл почтальон, румяная девушка в цветастом платье, и принесла «Крокодил». Секретарша сейчас же стала читать «Крокодил». Потом пришла машинистка и сказала секретарше, что уходит обедать. Потом вышел Оплачко, посмотрел на Лещенко, снова оказал «никуда не отлучайтесь, вы нам нужны» и опять ушёл к себе в кабинет. Лещенко всё удивлялся про себя, почему никто не входит и не выходит из двери, на которой красовалась надпись «Прокурор». Потом пришёл высокий худой молодой человек с бледным скучным лицом, рассеянно взглянул на Лещенко и без стука открыл дверь прокурорского кабинета. Тогда Лещенко догадался, что это и есть прокурор, он видел Матвеева только издали и не сразу его узнал. Секретарша отложила журнал в сторону, собрала со стола бумажки и ушла в кабинет к Матвееву. День тянулся довольно – таки медленно. Лещенко поднялся, взял со стола «Крокодил» и принялся рассматривать картинки. Но в это время пришёл Евдокимов. Он порывисто вошёл в комнату и сразу подошёл к Лещенко. Было, должно быть, уже часа два. И общем, он заставил прождать себя часа три.

– Вы меня извините, Тихон Петрович, – обратился он к Лещенко, как к старому знакомому. – Задержался, никак не мог вырваться.

– Ничего, – вежливо сказал Лещенко. – Мы дежурим и день, и ночь, не к спеху.

– Да нет, вина моя, – ещё раз извинился Евдокимов. – Не рассчитал.

Он заглянул в кабинет к Оплачко.

– К вам можно?

Лещенко не слышал, что ответил Оплачко, но Евдокимов распахнул дверь и пригласил Лещенко, пропуская его пород собой.

– Проходите, пожалуйста.

При входе Лещенко и Евдокимова, Оплачко встал и присел на стул у окна, уступая свое место Евдокимову; тот сел за стол, одновременно указав Лещенко на стул, стоящий напротив.

– Прошу.

Затем Евдокимов достал из бокового ящика стола несколько пустых бланков для записи допросов, – он уже привык хозяйничать в этом кабинете на равных правах с Оплачко, – положил их перед собой, взял ручку и принялся за допрос, который в целях экономии бумаги и времени приводится ниже без каких бы то ни было беллетристических отступлений и художественных деталей, то есть, в наиболее лаконичной и выразительной форме.

Евдокимов. Ещё раз извините за опоздание.

Лещенко. А я не обижаюсь, – на всех обижаться, обиды не хватит.

Евдокимов. А вот на вас обижаются, Тихон Петрович.

Лещенко. Это кто же?

Евдокимов. И крепко обижаются!

Лещенко. Это за что же?

Евдокимов. Людей обманываете.

Лещенко. Это в чём же?

Евдокимов. Сами знаете, про вас слава – лучший знахарь.

Лещенко. Ну, а обман здесь при чём?

Евдокимов. А как же? Разве это честный заработок?

Лещенко. А чем же нечестный?

Евдокимов. Ворожить – честный заработок?

Лещенко. А я этим не зарабатываю. Вы знаете (он хотел было сказать – Дмитрий Степанович, оглянулся на Оплачко, подумал, что это будет слишком фамильярно, и выразился более официально), товарищ Евдокимов, я же в райпищекомбинате служу.