Майор Пронин и тайны чёрной магии - [31]

– Значит, у вас нет уверенности в вине Прибыткова? – недовольно спросил Матвеев.

– Нет, – сказал Евдокимов. – Надо найти автора анонимки.

– Но это же практически невозможно, – сказал Матвеев.

– Я знаю, – согласился Евдокимов. – Но найти надо.

Матвеев с интересом посмотрел на своего собеседника.

Это было даже смешно, – то, что говорил Евдокимов.

– Попытайтесь, – сказал Матвеев. – Попытайтесь…

– Теперь я хочу согласовать с вами следующее, – сказал Евдокимов. – Я хотел бы, чтобы Прибытков за недостатком улик был освобождён из-под стражи.

– Вы что? – вспылил Матвеев, – он не договорил фразы, но Евдокимов понял, что хотел он сказать.

– Вы что – в своем уме? – мысленно докончил за него Евдокимов и отрицательно покачал головой.

– Это чистейшее безумие, – сказал Матвеев. – Продолжайте следствие…

– По агентурным соображениям, – сказал Евдокимов.

– Что – по агентурным соображениям? – не понял его Матвеев.

– Мне легче будет вести следствие, если Прибытков будет на свободе, – сказал Евдокимов. – Вы вообще поторопились с его арестом. Я не исключаю вашей гипотезы, но Прибыткова следовало взять под наблюдение, одновременно…

– Искать автора анонимки? – спросил Матвеев.

– Да, и автора анонимки, – сказал Евдокимов. – Если он так заинтересован в разоблачении Прибыткова, он крутится где-нибудь возле него.

– Но теперь я уже не вижу смысла, – возразил Матвеев.

– Но я вижу смысл, – возразил Евдокимов и добавил: – Мы ведь ведём следствие не в канцелярии.

– У вас есть указание? – спросил Матвеев, сдаваясь.

– Да, мы предпочитаем изучать Прибыткова на свободе, – уклончиво сказал Евдокимов. – Я был бы вам благодарен…

– Здесь даже соображения престижа… – замялся Матвеев.

– А вы возьмите с него подписку о невыезде, – посоветовал Евдокимов. – Против такой меры я не возражаю.

– Пожалуй, – согласился, наконец, Матвеев без всякого сопротивления.

Поздно вечером, придя на ночёвку, Евдокимов не застал Пронина дома. Заспанная Ларионовна принесла ужин, поставила в ряд тарелки с рыбой, с колбасой, с хлебом и поджала губы.

– Теперь вы хозяина дожидайтесь, – сказала она. – Подогревала, подогревала…

Евдокимов придвинул к себе рыбу, рыба была холодная.

– Обещал прийти, а может и уехал куда, – задумчиво сказала она и ушла.

Евдокимов поковырял рыбу и решил подождать хозяина.

Пронин вскоре пришёл.

– А я вас жду, – сказал Евдокимов. – Пивка выпьете?

– А ужинать? – весело отозвался Пронин.

– Захватил из чайной пару бутылочек, – сказал Евдокимов и принёс из передней.

– Значит, будем ужинать с пивом, – сказал Пронин. – Есть успехи?

– Да, никак, – сказал Евдокимов.

Он сказал Пронину, что Прибытков будет освобождён от стражи.

– Вот это – ладно, – одобрительно оказал Пронин. – Согласились, значит, со мной?

– Не совсем, – оказал Евдокимов. – Мне многое ещё неясно, но Прибыткову лучше быть на свободе.

– Думаете, как-нибудь проявит себя? – уже с профессиональным интересом спросил Пронин.

– Нет, – откровенно сказал Евдокимов. – Я мало верю, что Прибытков убил, просто я не знаю какой он человек. Проявит себя тот, кто интересуется Прибытковым, меня это интересует больше.

– И меня это интересует больше всего.

Иван Николаевич хитрыми глазами поглядел на Евдокимова.

– Мой вам совет – не торопиться, – сказал он. – Тише едешь, дальше будешь.

Евдокимов пытливо взглянул на Пронина.

– А я и не собираюсь спешить, – сказал он. – Я вас понимаю.

– Матвеев очень сопротивлялся? – перевёл Пронин разговор на другую тему.

– Представьте себе, не очень, – сказал Евдокимов. – Он буквоед, но стремится быть объективным.

– Это верно, характер у него суховат, но виноват не столько характер, сколько воспитание, – сказал Пронин. – То, что он законник, даже неплохо, на то он и прокурор, но помимо знания гражданского права и уголовного кодекса надо ещё любить жизнь, в нём не хватает человечности.

– Но при чём тут воспитание? – удивился Евдокимов. – Человечность, мне кажется, это нечто, что каждым приобретается по своим возможностям…

– Не скажите, – сказал Пронин. – Мне, вот, думается, что наши юристы должны знать и любить искусство не меньше, чем специальные дисциплины. Прокурор должен глубоко прочувствовать и «Преступление и наказание», и «Живой труп», и «Господ Головлёвых», в противном случае он не годится в прокуроры. А я признаться, не уверен, что Матвеев читал Достоевского.

– Ну, уж и не читал? – усомнился Евдокимов. – Вы просто его недолюбливаете.

– Потому и недолюбливаю, что не читал, – сказал Пронин. – Уж слишком он равнодушен.

– А разве юрист не должен быть равнодушен? – спросил Евдокимов. – Беспристрастие для судьи – высшая добродетель. Недаром Фемиду изображают с повязкой на глазах.

– Но только не советский юрист, – сказал Пронин. – Наоборот, советский судья должен быть очень даже пристрастен к человеку. То, что в буржуазном суде у Фемиды завязаны глаза может быть и неплохо, по крайней мере, она не видит, кто даёт ей взятку, но у нас пора уже сдёрнуть с глаз богини повязку, пусть она видит, что преступники, ищущие правосудия, прежде всего не преступники, а люди.

Бездельник на посту

Речка была не так чтобы очень широка и не так чтобы очень глубока, но это была вполне чистая речка, в которой можно было и покупаться, и даже половить рыбу. Она, эта речка, называлась Улыбинкой, и вправду была какой-то улыбчивой, во всяком случае, в этот жаркий июньский день вода и струилась, и улыбалась, и играла на солнце, и вполне оправдывала своё название.