Майами - [38]

Она поставила загорелую ногу на пассажирское кресло и поправила тесемку на бедре. Минимум ткани был прикреплен над грудью, которая вовсе не нуждалась в этом, и внезапно воздух вокруг нее сгустился от аромата страсти. Она повернулась к нему, знаменитые губы обнажили безупречные зубы, и она улыбнулась улыбкой Лайзы Родригес, стоившей миллион долларов, глупому юнцу, который когда-то так ранил ее.

Он с облегчением улыбнулся ей в ответ. Он все еще был на коне. По какой-то причине, которой он не мог понять, она не сбросила его наземь.

— Мы могли бы сегодня потанцевать, — сказал он, и его голос выдал его нетерпение. Он был настолько сосредоточен на собственных потребностях, что не почувствовал более глубокого подтекста в словах Лайзы.

— Посмотрим, как ты будешь вести себя за ланчем, — сказала Лайза, издав горловой смех, в котором в равной доле звучали флирт и презрение. Бабочка красоты вылетела из безобразной куколки, которую этот мальчишка когда-то ранил. Однако она оставалась той самой Лайзой Родригес, и она никогда не разучится ненавидеть.

Он стоял выпрямившись у штурвала «Сигареты», поворачивая катер в гавань на Бейсайд. Смазливых цыплят на моторных катерах в Майами прозвали «палубная фурнитура», и среди них он казался прямо-таки шедевром, музейным экспонатом. Гордость от псевдообладания распирала его мускулистую грудь, когда он ловко управлял рычагами передач и манипулировал дросселями под восхищенными взглядами толпы, собравшейся к ланчу. Он дал задний ход и заскользил, стараясь держаться позаметней, стреляя мощными двигателями и пустив стерео на полную громкость, пока вся гавань не задрожала от яростного рева «Уайлд Уан». Глядите-ка, словно говорил он. Глядите-ка, что я заполучил. Глядите-ка, кого я заполучил. Вот, значит, я какой!

Он бросил швартовые матросу с пристани, с высокомерным «Прошу тебя, не прикасайся к лодке», и поспешил установить предохранительные решетки и завязать узлы, а уж потом неохотно заглушил работавшие на полную мощность «Меркруизеры», составлявшие весьма весомую часть его мужественности.

Лайза наблюдала за ним с улыбкой. Она постукивала по бедру в такт музыке. Он был довольно мил со своим загаром, тугими мускулами и крепким задом. В другой обстановке он мог бы ей даже понравиться, как сладкая шутка, не имеющая последствий, на солнечном пляже в ленивый полдень. Но место не было другим. Оно было тем самым. И Хосе де Арагон был символом. Мир мог соглашаться, что положение Лайзы изменилось, но как она могла убедить в этом себя? Ответ находился здесь, рядом с ней, в глазах, которые когда-то были полны насмешкой и презрением, когда она только осмелилась просить смазливого аристократа об одном танце. Теперь глаза пели совсем другую песню. Они были наполнены страстью и тоской, страхом и покорностью, до отказа полны восхищения личностью, телом и красотой, которые Лайза Родригес сотворила из психологических катастроф своего детства. Здесь, рядом с ней, находилось живое доказательство того, что она больше не была той, прежней.

— Нужно бы выпить немножко перед ланчем, еще на лодке, — произнес Хосе тоном, который скопировал у своего отца. — Я делаю симпатичный мартини.

— Как все хорошие американские мальчики-приготовишки, — откликнулась Лайза.

— А тебе нравится один из них? — Он проигнорировал слово «американские». Кубинцы всегда будут кубинцами, как сами для себя, так и, что менее удачно, для американского васповского истэблишмента, который никогда не примет их до конца. Что касалось Нового Света, его аристократы вели свое происхождение исключительно из Старого Света. Аристократы из Третьего мира являлись таковыми лишь в собственном воображении.

Он поспешил вниз, в просторную каюту, и схватил серебряный шейкер, немножко льду и «правильный» джин. Отработанным жестом мачо он провел опрокинутой бутылкой вермута над шейкером, демонстрируя, что знает, как сделать мартини крепким. Он потряс его над головой, словно это был талисман, отгоняющий злых духов. Затем прыснул изрядную порцию в фужер и вручил Лайзе. В мире Хосе первая вещь, которую нужно было сделать с женщиной — это накачать ее спиртным. Вторая вещь — накачаться самому. Это была политика страховки. Часто она приводила к катастрофическим последствиям, но уж точно приглушала память о них. Таким образом, по крайней мере, тебе не запрещалось сделать потом еще одну попытку.

Лайза взяла питье и опрокинула его, словно это был лимонад. Она научилась потреблять и более крепкие вещи в школе, гораздо более крутой, чем мог вообразить любой Хосе. Она поймала выражение восторга на его лице.

— Ты будешь здесь и работать? — спросил он наконец.

— Собираюсь. Тут как раз открылось новое агентство. Принадлежит Кристе Кенвуд. И я, вероятно, поработаю с ней.

— Криста Кенвуд? Модель?

— Экс-модель, — твердо сказала Лайза.

— Она сняла тот фильм… «Летние люди». Это был отпад. Она действительно класс.

Лайза Родригес изобразила издевательский зевок. На свете нашлось бы немного женщин, которых она считала настоящими соперницами. Криста была одной из них.

— А разве не рискованно переходить в только что открывшееся агентство… Я имею в виду, что у тебя ведь и так все замечательно. С кем ты работала в Нью-Йорке?