Маяковский без глянца - [81]

Маяковский остановился в той же гостинице на Монпарнасе, где жили Арагоны. В Париже он смертельно скучал – по-французски он не говорил, и ко времени нашей встречи все парижские прелести, очевидно, утратили для него и новизну, и остроту. Он даже хотел вернуться в Москву до истечения визы, что решительно расходилось с планами Арагонов. Маяковский был баснословно щедр, баловал их, водил по ресторанам, делал дорогие подарки. Арагоны жили стесненно в одной комнате отеля средней руки – Арагон писал тогда своего «Парижского крестьянина», и до его гремящей славы и лавины денег было еще далеко. Эльза поддерживала более чем скромный бюджет продажей колье из крашеной чечевицы или фигурных макарон, которые она нанизывала на нитку на манер модных в то время африканских бус. В тот момент они в основном жили на деньги Маяковского и задержать его в Париже как можно дольше было в их интересах. Тут-то Эльза и вспомнила обо мне, которая, очевидно, представилась ей достойной кандидатурой для развлечения поэта. Найти такую особу в Париже было нелегко: она должна была быть русской, красивой, не дурой и – в идеале – хорошо знать стихи, иначе знакомство не продержалось бы и дня. Я отвечала всем требованиям выбора.

Заметив пристальное внимание Маяковского ко мне, Эльза ликовала: ее уловка удалась, она уже предвкушала легкий флирт или краткий наш романчик и затянувшееся пребывание Маяковского в Париже. Ей и в голову не приходило, что участники запланированного флирта влюбятся друг в друга. Как бы то ни было, напуганный моим кашлем, Маяковский предложил отвезти меня домой. В такси было холодно, Маяковский снял пальто и положил мне на ноги. С этого момента я почувствовала к себе такую нежность и бережность, не ответить на которую было невозможно. «Настоящую нежность не спутаешь ни с чем, и она тиха», – писала Ахматова – так вот Маяковский был сама нежность, ненавязчивая, без слащавости и сантиментов – в нем была надежность и сила. Мы попрощались у моего дома, и он выразил надежду, что мы встретимся очень скоро.

Я была польщена, заинтригована и слегка озабочена. Меня беспокоило то, как устроить наши свидания – в неизбежности их я не сомневалась, – чтобы бабушка и близкие оставались в неведеньи. <…> Поднимаясь по лестнице, я знала, что Маяковский не преминет объявиться. Мои предчувствия оправдались…

Василий Иванович Шухаев, Вера Федоровна Шухаева:

Маяковский сразу влюбился в Татьяну. Как-то Таня привела его к нашим знакомым, где были и мы. Радостная и сияющая, она подошла к нам и сказала:

– Я хочу познакомить вас с Маяковским. Он будет читать стихи.

Мы, разумеется, были рады этой встрече, так как уже раньше знали Маяковского. Но он теперь выглядел по-другому, чем в 1917 году. Да и Таня во многом изменилась после приезда к дяде, который был очень щедр к ней, любил показываться с нею в обществе.

– Володя, прочти «Необычайное приключение»!

– Володя, прочти «Юбилейное»! – просила Таня. И он охотно исполнял ее желание, читал своим изумительным, мягким басом все, что она просила. Читал он нам и свою новую, только что написанную пьесу «Клоп».

Когда Маяковский бывал в Париже, мы всегда видели их вместе. Это была замечательная пара. Маяковский очень красивый, большой. Таня тоже красавица – высокая, стройная, под стать ему. Маяковский производил впечатление тихого, влюбленного. Она восхищалась и явно любовалась им, гордилась его талантом.

Как-то Таня вбежала к нам и, смеясь, рассказала, что она с Маяковским была в Довиле (курорт на берегу моря) и там они проиграли в рулетку все деньги. Даже на обратный путь ничего не осталось, пришлось им на дорогах поднимать руки и просить подвезти до Парижа.

Фрэнсин дю Плесси-Грей:

Через две недели он предложил ей выйти за него замуж – она отнеслась к этому достаточно сдержанно. Во время обеда в «Grand-chaumiere» на Монпарнасе в один из ноябрьских дней он подарил ей два стихотворения, которые сочинил незадолго до этого и посвятил ей.

Татьяна Алексеевна Яковлева:

Все приняло самый серьезный оборот – и буквально через две-три недели после нашей встречи он написал оба стихотворения, посвященные мне: «Письмо Татьяне Яковлевой» и «Письмо товарищу Кострову о сущности любви». И из Парижа он отправил второе стихотворение Кострову в «Литературную газету», от которой он и был в Париже в писательской командировке. У меня были плохие предчувствия относительно Кострова, и они меня не обманули. Стихотворение было плохо принято. В Париже же он читал «письма» у всех – у Познеров, у Арагонов. <…>

Как протекал роман? Мы виделись каждый день, встречались в Куполь, на Монпарнасе. О чем мы говорили? Больше всего о литературе, у нас были одинаковые вкусы, и он поражался моей памяти, с какой легкостью я выпаливала километры стихов – Гумилева, его собственные, даже Апухтина, которого помнила по «Чтецу-декламатору». Я бывала на его выступлениях, которые проходили очень бурно – на них валил интеллигентский Париж – артисты Монпарнаса. Громадный успех имели «Солнце», «Облако в штанах». <…> Маяковский имел колоссальный успех.

Когда я его полюбила? Трудно сказать – думаю, под конец нашей первой встречи, но он был первый человек, которого я полюбила по-настоящему <…>.