Маяк - [3]

- По-вашему, нужно ждать, когда на нас обратят внимание и помогут?

- По-моему, по-вашему... Какая разница, что считаю я или вы, разве от нас что-нибудь зависит? - старик бережно закрыл маяк и завалил сверху барахлом. - Так я вас жду. Еще год или два буду ждать, больше не протяну. Может, вы за это время все обдумаете и решите вернуться сюда.

- А скажите, как вам удалось... - замялся Борис, не зная как выразиться.

- Видимо, все дело в излучении, - понял старик, - как-то оно действует на организм. По всем земным законам я бы уже давно умер. Но всему есть предел...

На следующий день Борис уехал домой. И потекли долгие мучительные дни, полные тяжелых раздумий. У него была интересная работа, глубокие, как ему казалось, замыслы, и сама идея бросить все это, бросить любимый город, друзей и работать приемщиком бутылок - поначалу ужасала его. Борис понимал, что кто-то должен занять это место, - но почему именно он? Понимал также, что сбросить с себя этот груз, рассказать обо всем нельзя. И эта тоненькая ниточка между Землей и мощными цивилизациями там, в космосе, может поддерживаться пока только одним человеком.

Наступила зима, очень долгая в этом году и сырая. Борис работал сутками, как одержимый, стараясь продвинуться в своих делах как можно дальше. Он очень спешил, не зная почему, но смутно догадывался, что в глубине души он уже решился и вскоре все придется бросить. Но чем дальше он влезал в работу, тем более ненужными и даже несерьезными казались ему собственные усилия, и он чрезвычайно уставал от этой раздвоенности.

Незаметно прошла весна, собственно, ее почти не было: снег лежал до конца апреля и весь май было холодно. В лаборатории начали замечать его состояние, изможденный вид, начальство предлагало отпуск, но Борис отговаривался тем, что привык отдыхать только осенью, и все время думал об этой ниточке, которая в любую минуту может порваться.

В один из тихих августовских вечеров, улегшись пораньше спать, Борис вдруг проснулся от толчка в сердце. Желтая полоса света уличного фонаря тянулась через весь потолок к двери, на душе было тревожно и тоскливо, как после дурного сна, но ничего из только что снившегося не вспоминалось. Борис позвонил в аэропорт и, узнав, что его рейс будет через два часа, стал быстро собираться.

Еще не рассветало, когда он вышел на Мельничную. Ни души вокруг, и ни одно окно еще не горело, только за забором все так же монотонно и равномерно шумели машины. Борис остановился возле дома, где когда-то нашел рейку, и огляделся вокруг, будто прощаясь с прошлой жизнью. Его посетило далекое, давно забытое переживание - сильный летний городской дождь, ливень, громко стучащий по мостовой и пахнущий пылью. Борис всегда выбегал под его хлещущие струи и орал что-нибудь дикое и радостное. Переживание было настолько сильным и ярким, что он весь сжался внутри, боясь, что оно растает и уйдет, но оно все-таки растаяло и ушло.

Борис двинулся дальше, и еще через несколько минут перед глазами всплыл яркий солнечный луч. Он прорезал по утрам комнату и ложился пятном на стену, а потом медленно неуклонно полз вверх, освещая обойный рисунок, в котором Борису в детстве виделись в эти минуты замки, рыцари, волчьи морды и густые леса. Разбуженный солнечным лучом, он всегда думал о том, что его ждет необыкновенная и очень интересная жизнь. Он и сейчас видел это яркое пятно, и замки, и рыцарей, потом луч сверкнул прямо в глаза и исчез, и он снова шел, громко стуча каблуками по пустой ночной улице.

Подойдя к дому старика, Борис еще раз остановился, посмотрел на небо, на бледные, еле видные перед рассветом звезды над ним и все еще яркие там вдали, на западе, и опять испытал необыкновенное ощущение - ему почудилось, что весь окружающий мир - и небо, и звезды, и деревья внимательно всматриваются в него, вслушиваются в его дыхание. Не равнодушно-отчужденно, а сочувственно, по-доброму всматриваются. И проливной дождь в детстве, и луч солнца, и многое-многое другое, запечатлевшееся навсегда в его душе, были знаками этого внимания, но он не замечал их как знаки, всегда воспринимая как должную, неотъемлемую часть своего маленького мирка. И еще он подумал, что, решившись и приехав сюда, он перешел какую-то невидимую грань, за которой он будет не только и не просто приемщиком, как не был им его предшественник, скрывший от него самое важное, что, возможно, и нельзя было передать на словах.

Борис подошел к сараю, пошарил рукой с правой стороны и нашел тяжелый фигурный ключ. Потом переоделся в халат, немного коротковатый ему, выкатил тележку и, оглянувшись вокруг, приподнял накидку. Разноцветные огоньки все так же весело перемигивались. Борис прижался ухом к прибору, и ему показалось, что он слышит мощное ровное гудение.

Он катил тележку по улице, в тот самый конец Мельничной, где еще никогда не был, и видел, как медленно и робко занимается осеннее утро и кое-где в окнах уже начинает зажигаться свет.