Майада. Дочь Ирака - [82]

Самара подняла глаза и сказала:

— Дайте Саре воды. Сара, ты должна пить как можно больше. Твое нутро вылечит только холодная вода. И хватит думать о дыме.

Иман водрузила на нос очки с толстыми стеклами, налила стакан воды, медленно подошла к Саре и, огорченно нахмурив брови, заставила девушку выпить его до дна.

Иман уже исполнилось сорок четыре года. Она была замужней женщиной, одной из старших в камере 52. Она казалась немного полной, у нее была очень бледная кожа. Иман попала в Баладият, потому что пыталась помочь жителям своего района. Она не вступала в партию «Баас», но ее выбрали членом народного совета. Она с энтузиазмом согласилась занять этот пост, потому что ей хотелось помочь людям, живущим по соседству. Но Иман была необразованной и наивной. Она не понимала, что жалобы на разбросанный мусор могут привести к серьезным проблемам. Ее арестовали за «мелочную» критику правительства.

Вафаэ, которую из-за цвета волос прозвали «Томат» (их цвет напоминал нечто среднее между спелым помидором и золотой пшеницей), расхаживала взад и вперед между Самарой и туалетом, опорожняя маленькое ведро и наполняя его чистой водой. Эту женщину арестовали за то, что ее брат бежал в Сирию.

Анвар, высокая женщина с сильными руками, была очень привлекательна — светлые волосы, светло-карие глаза, точеный нос и тонкие губы. Она наклонилась над Самарой и, скривив рот, высказывала свои мысли о том, как остановить кровотечение Сафаны. Майада не знала ее историю, потому что Анвар была молчалива и редко жаловалась на свои несчастья. Она слышала, что сокамерница училась гуманитарным наукам, а затем преподавала социологию. Кроме того, Майада припоминала, что у Анвар есть сестра-инвалид.

Анвар была единственной женщиной в камере 52, которая действительно совершила преступление. Ей нужно было съездить по работе в Йемен и провести семинар в местном институте. Ей не хватило денег, чтобы заплатить за паспорт, и она взяла паспорт сестры — внешне они были очень похожи. Один из родственников захотел выслужиться перед тайной полицией и донес о подлоге. Анвар сказали, что ее ожидает долгое тюремное заключение. Больше всего она переживала из-за того, что сестре-инвалиду приходится в одиночку заботиться о своей семье.

Хайат и Азия, две пленницы камеры 52, стояли рядом, взявшись за руки. Семь месяцев назад их арестовали за то, что пропали две коробки напольного кафеля. Их схватили в офисе компании, которая поставляла строительные материалы и построила большинство дворцов Саддама. Хайат и Азию обвинили в краже. Хайат подписала документ, в котором говорилось, что эти материалы были выданы со склада, а Азия своей подписью заверила, что коробки погрузили в машину.

Хайат было тридцать два года, она жила с братом и его пятью детьми. Она не могла говорить спокойно и все время расхаживала по камере и плакала. Ее глаза испуганно перебегали из одного угла камеры к другому. Этим она напоминала попавшего в силки кролика. Как-то Хайат призналась, что боится выходить на свободу: брат рассердился из-за того, что арест бросил тень на всю семью, и пообещал ее избить.

Азии исполнилось сорок два года. Она была счастлива в браке и родила мужу трех мальчиков. Азия постоянно переживала из-за детей. Она плакала ночью и днем, поясняя, что лица трех сыновей всегда у нее перед глазами. Из-за бесконечных слез у нее под глазами появились фиолетовые пятна.

Майада, которую переполняла тоска о детях, ломала руки, думая о том, увидит ли она еще когда-нибудь Фей и Али или не выдержит пыток, как несчастная Джамила? Майада не боялась умереть от старости, но ей было страшно при мысли о том, что смерть придет к ней сегодня или завтра. Сначала она должна поставить детей на ноги. Они еще такие маленькие и нуждаются в матери!

Она мечтала ощутить прикосновение детской ручки, почувствовать свежий запах волос, прикоснуться к гладкой коже щек. Майада вытерла слезу и повернулась на бок, к стене. Но она не могла уснуть, потому что в камере 52 всегда горел свет и не смолкали голоса.

Майада провела в Баладият меньше недели, но ей казалось, она прожила здесь много лет. Дни и ночи тянулись бесконечно, и она все время вспоминала о прошлой жизни: тогда ей постоянно не хватало времени, чтобы выполнить все дела. А здесь, в тюрьме, ей нечем было наполнить долгие часы. Время превратилось в ее врага, ночи и дни сливались воедино.

Одни сутки были похожи на другие. Вечером женщин пытали или они с ужасом слушали, как пытают других. Они просыпались на восходе и молились. Затем по очереди ходили в туалет и стояли под душем. Потом приносили завтрак, состоявший из безвкусных бобов и заплесневелого хлеба. Если день был удачный и никого не вызывали в пыточную, женщины плакали, молились или вспоминали о дорогих, самых важных людях. После дневной молитвы женщинам давали грязный водянистый рис. Иногда приносили теплый хлеб, который пах болотом — его специально пекли из испорченной муки. И они снова разговаривали, молились, ожидали пыток, ухаживали за теми, кого пытали. После вечерней молитвы им давали ужин — опять бобы и хлеб. А потом они с ужасом ждали ночи, когда тюрьма сотрясалась от страшных криков.