Матюшенко обещал молчать - [34]

А тут еще Ольга пилить стала каждый день: что ж это ты у меня за такой дурак, что с дипломом дорогу себе пробить не можешь? Зачем было тогда учиться, лучшие годы терять, недоедали, недопивали, в кино лишний раз не ходили… И это хуже всего. Пилит, бывало, и пилит, и насмехается. Хоть из дому беги.

И вот…

Когда первый порыв радости прошел, Ольга отпустила Николая из объятий и отошла чуть-чуть в сторонку.

— Последний раз спрашиваю, — погрозила ему пальцем, — ты не пошутил?

Николай все так же честно глянул ей в глаза:

— Да ты понимаешь, что ты говоришь: разве такими вещами шутят? — И даже самому страшно стало — что же это он такое затеял, куда его несет. А вдруг все откроется?

Ольга тоже решила, что такими вещами не шутят, и спросила уже вполне деловито:

— А почему временно?

— Потому… — Николай пожал плечами. —Это зависит от того, как справляться буду, буду план давать — назначат постоянно, не буду… Это ж такое дело, сама понимаешь.

— А чего ж это ты план давать не будешь? Все дают, а ты не будешь? Ты что, вредитель?

— Я-то не вредитель, но у нас на заводе, как на той стройке: кирпич бар, раствор йок. Или наоборот. Стоим по полсмены. Вот и давай тут план. Понятно?

— Не очень. Но я из тебя этот план в случае чего — выдавлю, — энергично пригрозила Ольга. — Ты у меня в передовики выйдешь, в рекордсмены, тебя в Москве показывать будут. На сельскохозяйственной выставке.

— Ладно, план это дело тонкое, — вздохнул Николай. — Ты на своей почте сидишь и сиди. Твое дело теперь — деньги считать. Что, или опять мало?

И он снисходительно шлепнул жену ладонью пониже спины. И вот — чудо! Вот что и в самом деле значит удача: Ольга не замахнулась в ответ тряпкой, не рявкнула, как рявкала всегда, а даже покраснела смущенно. «Одерни! — подскочила к нему. — Одерни! А то ухажеров не будет».

— Я тебе дам ухажеров!

Николай тоже вместо привычной в последнее время обиды на жену за ее насмешки вдруг почувствовал нечто совсем иное — хорошее, теплое чувство шевельнулось в нем, как мышка хвостиком вильнула.

Весь вечер Ольга, словно ее подменили, напевала и убирала в комнатах — в большой и на кухне, вытирала всюду пыль, подметала, подсчитывая вслух, сколько же они вдвоем теперь получать будут. Николай и в аванс решил добавлять сотню, итого в месяц его заработок увеличивался (как бы) на двести рублей чистыми. Продержится полгода, а там видно будет, или его правда повысят, или —черт с ней, с карьерой! — он опять вернется на формовку. (Так иногда, бывает, выходят замуж, чтобы через два месяца разойтись и на всю жизнь успокоиться: и мы, мол, знаем, что такое семейная жизнь.) И вот Ольга прикидывала, сколько же это при такой зарплате скопить за год можно, получалось — сумасшедшие деньги. А что на них купить, много думать не надо: холодильник, стиральную машину, новую софу, стенку, одежду. С ума сойти можно!

Николай сидел нога на ногу в низеньком плетеном кресле, читал, развернув газету, передовую статью в «Правде» и курил прямо в комнате, а не выходил на кухню или на лестницу — Ольга разрешила.

Спать легли рано.

И началась для Николая какая-то феерическая, полная небывалых впечатлений жизнь, жизнь, в которой он ходил теперь на работу в шляпе с дырочками, в шелковой рубахе и имея в кармане не полтинник на обед, как раньше, а рубль, два или даже больше. Это зависело от обстоятельств: если он, скажем, говорил Ольге, что на завод приезжает иностранная делегация, и он ее вместе с директором должен встречать и все такое, Ольга, немного поворчав, давала три рубля; если приезжали свои — перенимать у Николая опыт, тогда — рубль, в дополнение к обеденной сумме, мотивируя это тем, что свои, если захотят, и сами скинутся.

Николай с умом чередовал приезд тех или иных делегаций.

Иногда, правда, Ольга бунтовала: «А почему это ты так часто выпивать стал? Раньше так не было. А теперь каждый день». Николай возражал: почему каждый день? И не каждый, вон, в среду… И вообще, может она понять своим умом или не может, что у него совсем другая жизнь пошла, что если выходит человек на вышестоящую орбиту, то у него все меняется: и интересы, и взгляды на жизнь, и привычки, и друзья. Кровь даже меняется, если она хочет знать. Почему он до повышения пил меньше? Да потому. Раньше, если он не выпьет с Матюшенко или с Витей Бричкой, то и черт с ними, только семье польза, а ты попробуй не выпей с директором завода или еще с кем из нового окружения — скажут: кого же это мы приняли в свою братию? Чем он дышит? Может, он того? Что — того? А черт его знает, от непьющего всего ждать можно. Попробуй не выпить.

Приходить домой Николай стал не в шесть часов, как раньше, а эдак часов в девять-десять, как и положено приходить домой начальству. И главное, никто его за это не ругал, не спрашивал, где был и с кем, не махал перед носом веником, а наоборот, ставя перед ним подогретый обед — первое, второе и третье, Ольга смотрела на него даже с сочувствием. «Опять что-нибудь случилось на работе?» — спрашивала, на что Николай устало вздыхал — опять. И объяснял подробно: какой-то там барабан полетел в обрубке, не вышло на работу двадцать человек — пошли футбол смотреть, гады, а он бегал, понимаешь, затыкал дырки… Словом, тяжела ты, доля руководителя.