Матвей Коренистов - [3]

— Э-э, прорва-то тебя взяла!

За перегородкой, в маленькой кухоньке, шептались жена с дочерью.

Коренистов, углубленный в работу, сначала не слышал их. Но потом шопот стал надоедать ему. Он спросил:

— Чего хоть вы там шушукаетесь?

— Погоди, отец, не мешай,— отозвалась Мария Петровна, выглядывая из-за ситцевой занавески.

Коренистов взглянул на жену поверх очков, приподняв брови, спросил:

— Чего это у тебя глаза-то какие?

— Какие?

— Да масляные, как рублевку ты нашла.

— Погоди ужо, потом скажу, отец.

Коренистов смолк. А за перегородкой снова зашептались.

Когда улеглись спать, Мария Петровна долго вздыхала, возилась, потом тихим топотом спросила:

— Отец, ты -спишь?

— Некогда еще уснуть-то.

— Знаешь, чего я тебе скажу?.. Клавдейку-то у нас сватают.

— Ну?

— Ну, сватают, говорю я.

— Слышу... Кто хоть?

— А вот угадай-ка, не угадать...

— А ну тебя с твоими загадками, говори, я спать хочу.

— Успеешь... Дело-то, подь-ка, не шуточное, сурьезное, жених-то, как снег на голову, свалился.

— Какой?

— Дорожного мастера Никона Ефремыча Шкабары сын.

— Который?

— Старший, Степан. Он теперь артельным, говорят, старостой... Вот бы благословил их господь. И тебе бы лучше, отец, было.

— А тебе?

— Да я что, мне-то ведь все равно, а тебя бы Никон-то Ефремыч на какую-нибудь бы другую должность определил.

— Это почему?

— Ну, уж породнились бы, так неужто он для свата не устроил бы?

— Дура ты, Марья.

— С чего это ты?

— Так говорю, дура ты, вот и все. Не мели.

— А что я, худа-то не желаю.

— Замолчи, сроду я милости ни от кого не ждал и не хочу ее получать. Сам я своим трудом заслужу. Не укоренное.

— Заслужишь?!

— Замолчи, щеколда. Я спать хочу.

— Значит, ты не упорствуешь?

— Отвяжись.

— Не отвяжись, а раз находится хороший жених, пристроить надо девку.

— Ну и пристраивай девку, только не меня.— Матвей повернулся к жене спиной и замолчал.

Начались хлопотливые приготовления к свадьбе. Ждали «мясоеда» — в пост в церкви не венчали. Однажды Мария Петровна сообщила:

— Отец, я Степаниду видела.

— Ну, чего она?

— Да ничего... Только ей жених Клавдейкин не глянется.

— Ну, мало что. На вкус, на цвет товарищей нет.

В этот день Матвей повеселел. Он был разговорчивый, словоохотливый.

Стеша пришла недели через три после этого разговора... Коренистов чинил валенки. Он встретил ее хотя и строгим взглядом, но ласково.

— Ну что, гордячка, все-таки пришла? Ну, рассказывай, как живешь?

— Живу ничего, ожидаю лучшего,— улыбаясь, сказала Стеша.

— Учишься, говорят?

— Учусь.

— Хорошо. Ну, а к нам не думаешь? Сердиться не надо. Я в те поры-то погорячился. В тебе, видно, тоже мой характер вложен — непокорливый. А ты сломи гордыню-то. На родителей сердиться грешно.

— Теперь уж не приду.

— Не хочешь?.. Все-таки злоба-то в тебе не утихла.

— Нет, тятя, я на тебя не сержусь. Я ведь тебя понимаю. А не приду я теперь потому, что я вышла замуж.

Коренистов широко раскрыл глаза, поднялся со своей «сидулки», застыл, держа в руке валенок. Отец и дочь долго молча смотрели друг на друга. У Коренистова вздрагивал правый ус.

— Это как же? — упавшим голосом проговорил Коренистов.

— А так просто.

— А за кого?..

— За Шурку Игнатьева, за слесаря.

— А ты нам-то сказала?

— Не сказала, потому что ты бы опять заругался.

— Почему?

— Ну, ты же не признаешь новые порядки.

— Вы, значит, так... Без венца... По-новому?

— Да...— коротко и спокойно ответила Стеша.

— А бог-от, Стешка?

— Ну, что бог. Мы без бога...

— Вот как!..

Матвей выронил валенок, бессильно опустился на сидулку и, зажав голову в ладони, заплакал.

Вошла мать с подойником в руках. Она сначала радостно улыбнулась, увидев Стешу, но потом, тревожно посмотрев на Матвея, спросила:

— Ты о чем ревешь, отец?

Матвей не отвечал. Его широкая спина согнулась и вздрагивала под красной рубахой. Мария Петровна в недоумении перевела взгляд на Стешу.

— О чем это он?

— На меня обиделся.

— За что?

— Я сказала ему, что вышла замуж.

— Замуж?.. Замуж?!. Ты?!.

— Ну, я,— волнуясь, ответила Стеша.

— Это за кого?!.

— За Игнатьева.

— За Сашку, это за острожника-то?! Ничего себе... Убила бобра. И нас не спросила. Что это ты с отцом-то сделала? На старости лет реветь его заставила.

У Стеши скривилась нижняя губа, а Мария Петровна-воинственно направилась в кухню, говоря на ходу:

— Какая была ты, такой и осталась.

Стеша, бледная, подошла к отцу и, положив руку ему на плечо, ласково проговорила:

— Тятя, тятенька, ну что ты? Ну, что я сделала?.. Быть может, потом будешь радоваться.

— Уйдите... Уйдите от меня, провалитесь, бога ради. Он поднял валенок, который чинил, и со всего размаху бросил его на пол. Ему вдруг стало трудно дышать, он глухо крикнул:

— Жизнь!.. Будь проклята!..— и выбежал, свирепо хлопнув дверью.

Стеша помолчала, постояла среди комнаты и направилась к дверям, смахнув слезу с глаз концом фартука.

В день Клавдиной свадьбы Мария Петровна спросила мужа:

— Ну как, отец, Степаниду-то позвать надо?

— Куда?

— А на свадьбу-то.

— На свадьбу? Это она придет со своим любовником? Не надо.

IV

После свадьбы Коренистов еще крепче затосковал. Утрами он вставал ни свет ни заря и с тоской осматривал опустевшую комнатку, где не так давно он жил с двумя дочерьми, а теперь остался только с женой.