Матвей и люди - [19]

Выход в город. Глоток относительно свежего воздуха. Так. Что у нас там дальше? Ага, электричка. Сел. Пространство вагона медленно заполнялось желающими вырваться из городской суматохи на волю, в наши подмосковные пампасы. Обитый деревом диван аж заскрипел, когда на него приземлился громоздкий дядька лет сорока, одетый в резиновые сапоги, брезентовую куртку, из-под которой выглядывал полосатый свитер развеселых тонов и вязаную шапочку. Цвет штанов идентификации вообще не поддавался. От этого гражданина жутко разило перегаром, а глаза на простом и честном пролетарском лице лучились какой-то невиданной в последнее время добротой.

- Значит, так, командир. Хочешь ты того, или не хочешь, а я есть. Во, безмен видал? - он продемонстрировал ничего не понимающему Матвею впечатляющий кулак - Вот так. Сталбыть, я - он поднял указательный палец работяга. Ра-бо-тя-га. Ты усек? Не какой-нибудь там тилигент, не чиновник дерьмовый. И даже не мент. Я - работяга. А кто хочет возразить? Если я, работяга, желаю выпить? И повеселиться я тоже желаю? И не как там у этих новых русских принято, в клубе-казине каком, а по-нашему, по-простому. Вот, давеча, смену отстояли - пойдем, говорю, Васильич, отдыхать. Он мне грит: когда это, мол, я отказывался? А тут как раз Петрович из второй бригады идет, полкило тащит. Ну, ясный день, сели мы на лавочку в соседнем дворе, уговорили ее, родимую, скинулись, Васильич еще принес. А в том дворе еще стол... деревянный такой, в общем. Так вот. За этим столом мужики козла забивали. И так нам энто интересно сделалося, что прошуровались мы с ними аж до полуночи. Я тогда домой. А мегера моя, сучка (.........), язви ее мать, грит, мол, зашью. Зашью, грит, и точка. Ты понял? Нет, ты понял? Зашью! Во как! Так я еще спрашиваю: ежли я, честный работяга от корней волос до мозга когтей, отдохнуть хочу, кто мне помешает? А? Кто скажет: ты, Максимыч, говнюк и быдло, тебе отдыхать не положено? Никто не скажет, верно. Безмен-то вона какой! - он с любовью посмотрел опять на собственный кулак.

Матвей совершенно ошалел от этого ничем не спровоцированного пламенного монолога и ничего не сказал. Максимыч же совершенно не стеснялся того, что никто не подал ему ни одной реплики и продолжал вещать. Матвей пробовал было абстрагироваться, но работяга, заметив, что слушатель перестает быть таковым, довольно бесцеремонно потряс его за плечо.

- Нет, командир, ты уж дослушай! Раз начал, так чего там... - тем временем электричка, наконец, тронулась. - Ежли эти все дерьмократы довели страну до такой ручки, что я, работяга, полкило аж за двадцать рублей покупаю, то вот тебе мой пролетарский вопрос: как дальше жить? Не знаешь? То-то. И я не знаю. И вот он не знает - тут он показал на интеллигентного старичка в старом, но хорошо сохранившемся английском кремовом пальто, фетровой шляпе и очках в тонкой золотистой оправе. Старичок предпочел не возражать.- И никто не знает. Ты, командир, это, не в обиду, в общем. Щас до Икши доедем, возьмем поллитру, и... эх! Погуляем! Потому как для нашего брата, нормального русского человека, ничего пользительнее нет и быть не могет! Так. Я пойду покурю, а ты, командир, место мое пристолби малость, лады?

- Лады. - безропотно согласился Матвей, помня о размерах "безмена".

- Ну и прекрасно. - улыбнулся Максимыч и отчалил в тамбур. Матвей спешно извлек из рюкзака Кржижановского и утонул в его прозе. Надо отдать должное Максимычу, отсутствовал он перегонов пять или шесть. Последние два Матвей с трудом удерживал немалое местечко яркого представителя господствующего класса. Наконец, он вернулся. К запаху перегара добавился аромат свежевыкуренного "Беломора" - его ни с чем не спутаешь. - Ну, на чем мы остановились? - спросил Максимыч, обворожительно улыбаясь.

- О том, что ты, грязная свинья, сейчас вылетишь отсюда! - басок, едва окрепший, принадлежал бритоголовому юнцу лет самое большее семнадцати. Четверо его инкубаторских близнецов стояли рядом.

- Дась? А с чего бы это? - ощерился Максимыч, разминая ладонью свой "безмен".

- А с того, скотина, что негоже такому быдлу, как ты, осквернять своим присутствием вагон, где едут русские люди.

- Эва, - опешил работяга, - а я, по-твоему, кто? Негр, что ли?

- Мне по хрену, кто ты, но ты сейчас встанешь и утопаешь отсюда. Иначе мы тебя вынесем. Ты понял?

- Вот теперь понял, - удовлетворенно кивнул Максимыч, поднимаясь во весь свой немалый рост. Матвей моментально смоделировал дальнейшее развитие ситуации, и мышкой проскочил к дальнему тамбуру. Тем временем у него за спиной началась страшная драка. Максимыч ревел, как медведь, которому не дали выспаться. Бритоголовые недоросли летали по всему вагону, и воинственный пыл их угасал пропорционально скорости и высоты полета. Тут, по счастью, случилась нужная станция, и Матвей вышел.

День трудно было назвать погожим, но дождя не было, и одно это уже было хорошо. До поселка, в котором Матвей приобрел коттедж, было рукой подать, и потому он не торопился, шел себе, покуривал. Никакой обещанной охраны при въезде не наблюдалось. Более того, даже ни намека на то, что она когда-либо здесь была. Ладно, идем дальше. Вот уж и дом видать... Тааак... А это что? Какого черта?! Чем ближе подходил Матвей к собственным владениям, тем сильнее портилось его настроение. Потому что дверь была открыта. Та самая "сверхнадежная огнеупорная взрывоустойчивая пуленепробиваемая дверь "Форт-Нокс" со швейцарским замком уникальной системы"... Ключи от которой, как помнил Матвей заверения продавца, были только у него. Когда до двери осталось менее сотни метров, он почувствовал, как колени становятся ватными, начинает сосать под ложечкой. И вообще, какая жалость, что в кармане нет пистолета. Только когда из двери выскочил не по погоде голозадый ребенок, Матвей немного расслабился, собрал волю в кулак и, решительно преодолев последние шаги, вошел в дом. В нос тут же ударил гнусный запах нищенства. Не нищеты, а именно нищенского опущенства. Коттедж окупировали бомжи. Которые вели себя как обезьяны в обсерватории. Вместо того, чтобы в кои-то веки пользоваться благами цивилизации, они и здесь продолжали вести свой дикий образ жизни. Увидев Матвея, они разом загалдели, излагая свои легенды. Не слишком отличающиеся от тех, коими потчуют пассажиров метро и электричек: все жаловались на безденежье, болезненность детей, голод, холод и скверное правительство. На сегодня Матвей был сыт нищими, бомжами и гегемонами по горло. Поэтому рассвирепел он мигом. С не свойственной, в общем-то, ему яростью обрушился он на захватчиков, молотя их чем попало, сам пропустил пару-другую чувствительных ударов, но, будучи в невменяемом состоянии берсерка, совершенно этого не заметил. Бомжи прониклись. Они сообразили, что еще пара минут сопротивления, и бить их перестанут. Их начнут убивать. Поэтому через четверть часа в коттедже от них не осталось ничего, кроме запаха. Убедившись в этом, Матвей сел на крыльце, положил рядом кусок трубы, особенно хорошо зарекомендовавший себя в баталии, и позволил себе перекур, глядя как бомжи понуро перекочевывают на дальний конец поселка. "Ждут, пока уеду, скоты. Ну да ничего, в следующий раз насовсем приеду. И Олега позову. У него пистолет есть. Вот это, я понимаю, аргумент". Следующие полчаса он провел следующим образом: планомерно обходил оба этажа и прикидывал, где и как разместит свою скромную мебель. Получалось слишком много свободного пространства, но Матвея это ничуть не расстроило, скорее, наоборот. Адреналиновая буря улеглась, тело после драки начинало болеть, но душа пела. "Как продам квартиру, куплю московский телефонный номер, и тогда будет полный класс!" - строил планы он, и в самый разгар строительства самых нисладчайших планов обустройства в дом вошли пятеро типичных персонажей анекдотов и криминальных хроник.