Матушка-Русь - [2]
Дам ушам далеко слышати
(Старинная песня)
Немало путей исхожено, немало дум передумано. Сказывают, что время делает горе маленьким, а радость — большой.
Была ли она, эта встреча? Не приснилась ли? В конце весны, когда цвела черемуха, затянуло небо тяжелой хмарью, глухо заворчал гром в отдалении и закружила вдруг сырая снежная метель. Белым лохматым зверем взвивались хлопья в сырой листве, густо укрывали траву.
Не видать дороги за снежными вихрями.
Долго ли, мало ли ехал Святослав, продрогший, облепленный снегом. Только вдруг стихла метель, и в просветах дымящихся туч засветилось, розовое подрумяненное закатом небо.
Было морозно и тихо. Перед княжичем лежала зимняя поляна.
У седого дуплистого дуба стояла невысокая избенка оконцами к лесу. Как вороненое серебро, светилась река, и над нею густо клубился туман — снизу седой, а сверху нежно-розовый.
Увидел Святослав: вышла к реке девица в наброшенной на плечи белой шубейке. Спрыгнул с коня, поспешил за ней.
Зачерпнула девица из реки бадейкой и засмотрелась на темную воду. Не слышит, как окликнул ее княжич. Смотрит в туман и поет тихонечко:
Не смеет княжич дальше ступить. Словно чужую беду невзначай подсмотрел.
Голова девицы непокрыта, пушистые косы упали на грудь, и в них искрятся снежинки.
Журчит вода в реке. И горькая песня так же тихо журчит.
Хрустнул снег под ногой. Обернулась девица, полыхнул по щекам румянец и растаял. Лицо худенькое — одни глаза, синие, большие, дерзкие. Чуть припухлые губы сжаты зло и упрямо.
— Кто ты? — спросил княжич.
— Безмужняя жена, безотцова дочь.
Подхватила бадейку и пошла к избе.
— Постой, — спохватился Святослав. Не сказал он еще, что подсушиться бы ему надо, да и ночь близка, а девица уже ответила: приостановившись:
— Вон деревня недалечко. Там примут.
Легко перехватила бадейку другой рукой, откинула косы за спину и пошла, ступая в старый след.
Княжич шел за девицей, не зная, как ее удержать.
— Нельзя ко мне, — усмехнулась она. И грустно добавила: — Порченая моя изба.
Скрипнула и захлопнулась дверь.
Святослав постоял, застучал кулаками. Зачем, чего хотел он — сам не знал. Просто не мог, коснувшись чужой беды, уйти от этой избенки.
— Открой!
В избе молчали.
Ударил каблуком:
— Слышь, открой!
Распахнулась дверь, перед ним стояла девица. Глаза в прищуре, влажные губы в недоброй усмешке.
— Ну?
Непонятная власть была в этом взгляде. У княжича вспыхнули уши, он робко попятился.
— Иди! — властно показала она на взгорье.
И он пошел вдоль реки по свежему снегу.
Дохнула морозом и обняла землю тишиной серебристая светлая ночь. Растворились в белесом сумраке ближний лес и частокол на взгорье.
Понуро брел за княжичем усталый продрогший конь.
Опамятовался Святослав в деревеньке. И не мог понять, что было с ним. Только теперь почувствовал, что закоченел, а голова, как после долгого сна, тяжела.
Поспешно стал стучаться в первую избенку.
Чужое горе — оно, как оса: сколь ни гони, не отвяжется.
В избе было жарко, пахло овчиной, свежей сосной и хлебом.
Святослав обсушился; хозяйка потчевала его сытой, не переставала кланяться и сетовала на скудное житье.
— Извела нас волховица. На скот мор напустила. У Опаленихи корова пала, у Заряды. А нынче вон снег на посевы послала — не жди урожаю.
— А может, не от нее мор и стужа?
— Как же не от нее? Одна она у нас — веретница. Отец ейный тем же промышлял. А как стал отходить, дочь его просит: «Молитву доскажи». Это она про то, что он колдовство ей не все передал. Или вот под рождество стучит ночью в окно. Глянула: заледенела она, сарафан колом стоит, косы, как две сосульки. «Пустите, — говорит, — в прорубь оступилась». У меня сердце от страху зашлось. Сорвала со стены икону, мужик топор ухватил и выходим так: «Уходи, веретница — некрещена девица. Чур, тебя, чур», — и крестом ее осенила. Вскричала она и бежать… Ты думаешь, отчего она зимой в реку ходила? С ним встречалась, он в реке живет.
— Кто — он?
— Он, нечестивый… Ужо отольются ей наши слезы.
В избе собрались бабы. Перешептывались, грозили кому-то. Понял Святослав, что грозят они девице. В полночь должно свершиться что-то страшное и непоправимое.
Бабы приходили с иконами, суетились. Потом вышли во двор, что-то вытаскивали из хлева.
Святослав, сказавшись, что спешит, вывел гнедого.
Ночь была тихой и морозной. Луна висела над крышами. Она была нестерпимо яркой, как расплавленное серебро.
Княжич привязал гнедого у леса, а сам заспешил к избенке девицы.
В деревне слышны были выкрики, лязг железа-Княжич затаился под дубом. Сердце колотилось гулко и часто.
Лунные нити неслышно тянулись сквозь ветви, зажигая снежинки на листьях.
Холодно. Тихо. Жутко.
От деревни вдоль реки двигались белые тени.
У Святослава волосы зашевелились на голове и крик ужаса застрял в горле — прямо к нему, торопливо, почти бегом, двигались оборотни. В белых саванах, с распущенными волосами, босые. Они несли на плечах тяжелые ноши.
Подтянулся за сук, влез на дуб и прижался к стволу.
В этом выпуске «Библиотеки путешествий и приключений» мы предлагаем читателям исторические повести пермских писателей Андрея Ромашова и Алексея Домнина.Повесть А. Ромашова «Лесные всадники» рассказывает о давних событиях истории Прикамья. Тысячу лет назад великая река Кама так же несла свои воды среди могучих суровых лесов. Но жили на ее берегах другие люди — далекие предки современных манси и венгров.Беспрерывные набеги врагов заставили племя лесных всадников покинуть родину. Они ушли, но не покорились врагам.Вторая повесть — «Кондратий Рус» — рассказывает о первых русских переселенцах в Прикамье.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Забавный он человек, этот Буба. Сказки он называет завирушками, а меня дразнит фантазёрником. Он верит только тому, что сам знает и видел».
«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.