Маттерхорн - [162]

– У меня такое чувство, что как-то я должен вмешаться, но никакого хрена поделать не могу.

– Не можете.

– Совсем ничего?

– Просто оставьте нас, блин, в покое. – Джексон смотрел ему в глаза и говорил по-доброму. Хотя Меллас был и офицером, и белым, в этот момент Джексон был просто человеком почти одного с ним возраста, который делит с ним один окоп. – Вы на самом деле ничего не понимаете, да? – сказал Джексон.

– Думаю, нет.

Джексон вздохнул: 'Чёрт возьми, лейтенант. Через час-другой мы можем погибнуть, поэтому я думаю, сейчас не тот момент, когда можно валять дурака и не говорить друг другу то, что мы имеем в виду. Вы с этим согласны?'

– Только не с той частью, где мы умрём через пару часов, – ответил Меллас.

Джексон одобрительно фыркнул: 'Хорошо, сэр'. Он помолчал. Потом сказал: 'Вы расист'.

Меллас сглотнул и посмотрел на Джексона, открыв рот.

– Теперь держитесь, – сказал Джексон, явно подбирая слова. – Сильно не волнуйтесь. Я тоже расист. Нельзя расти в Америке и не быть расистом. Каждый на этой вонючей горе – расист, и каждый на родине – расист. Только есть большая разница между нами, двумя расистами, которую ни вы не можете изменить, ни я не могу изменить.

– И что же это? – спросил Меллас.

– Быть расистом помогает вам и оскорбляет меня. – Джексон смотрел вдаль. Оба молчали. Потом Джексон сказал, – Знаете, Китаец понял это правильно. Мы должны опрокинуть расистское общество. Это нелёгкая штука. – Он оживился. – Есть ещё одра разница между нами, расистами.

Меллас хранил молчание.

– Некоторые из нас, расистов, предвзяты и некоторые – нет. Возьмём вас: я б сказал, вы стараетесь не быть предвзятым. Я тоже, и Кортелл, и даже Крот, хотя он никогда в этом не признается. Хок не предвзят, это правда. Быть непредвзятым – лучшее, что мы можем сделать сейчас. Слишком поздно быть расистом.

– Не улавливаю сути.

– Сколько чёрных друзей у вас на родине?

Меллас помолчал, смущённо глядя в туман. Потом обернулся к Джексону: 'Нисколько'.

– Пра-а-авильно, – сказал Джексон с улыбкой. – И у меня нет белых друзей. Мы не освободимся от расизма до тех пор, пока моя чёрная кожа посылает те же сигналы, что и рыжие усы Хока. Так сейчас складывается, что вы не можете смотреть на меня, не подразумевая чего-то ещё, и я не могу смотреть без такого же отношения.

Меллас начинал понимать.

– Мы узнаем, что освободились от расизма, когда у каждого белого человека появится чёрный друг, – сказал Джексон. Потом он громко рассмеялся. – Эй, вы же человек математики, лейтенант. Это значит, что у каждого чёрного человека должно быть семь или восемь белых друзей. Так-то. Не выйдет. Нам до этого далеко. – Он понизил голос. – Очень далеко.

– Я понял, – сказал Меллас. Он улыбнулся. – Так что же делать?

Он подождал, пока Джексон немного подумает. 'Это похоже на то, как вам нравится Китаец, – сказал Джексон. – Вы должны прекратить это дерьмо'.

– Что не так с тем, что Китаец нравится?

– Ничего нет неправильного в том, что Китаец нравится. Китаец нравится всем. Поэтому у него так хорошо получается организация всяких штук. Что я имею в виду, это то, как вам нравится Китаец. Я говорю о том, что он ваш ниггер.

Колкое замечание заставило Мелласа замолчать.

– Вы же знаете, кто такой Дядя Том, верно? – сказал Джексон, касаясь петли на шее. – Что-то типа Степина Фетчита?

– Угу.

– Так вот, это чей-то ниггер. – Длинные пальцы Джексона забарабанили по грязному камуфляжу. – Это мысль какого-то белого, который жил в Голивуде в 1935-м году. Но сейчас у нас имеются парни, подобные Китайцу. Они ходят с причёской 'афро', даже если она ведёт их к беде. Блин, привести их к беде. И они бросаются говном в лицо белого при каждом удобном случае. Итак, вы что-нибудь знаете? Вы знаете, кто они? Они ниггеры людей, подобных вам, вот кто они такие. Всякий раз, когда они возникают и говорят тебе оставить их в покое и что всё грёбаное общество устроено расистами и свиньями, маленькие белые студенты, живущие на папины денежки в Беркли и Гарварде, встают и говорят: 'Всё правильно, бой, вот ты и расскажи нам, виноватым белым свиньям, что происходит. Я с тобой. Ты мой ниггер'. Только никто из них не собирается объединяться с нашими школами. Никто из них не собирается ехать на юг, заседать в жюри присяжных и стоять за чёрного человека. И к тому же никого из них не везут домой в прорезиненных мешках. На деле, как только разгорелась эта война, все богатенькие белые ребята забыли всё, что касается гражданских прав, и запереживали о том, что их задницы призовут.

Джексон остановился. Его потряхивало от ярости. Он сделал глубокий вдох и выдохнул.

– Ну, я-то ничейный ниггер, – продолжил Джексон. – Я не ниггер какого-нибудь студентика колледжа и не грёбаный ниггер какого-то киношника. Я свой собственный ниггер.

– Если ты свой собственный ниггер, то как так получилось, что ты позволил Китайцу уговорить себя отказаться от отделения?

– Он не подбивал меня на это. Мне больше некуда было деваться. Если я беру отделение, я ниггер системы. Если остаюсь там, где я есть, я ниггер Китайца. Ни тебе встать, ни тебе лечь. Куда ни кинь, я чей-то ниггер. Поэтому я взял рацию, когда лейтенант Фракассо мне предложил, и потому сейчас её таскаю. – Он фыркнул. – Таким образом, я оказался где-то посередине и похож на вашего ниггера. – Он снова фыркнул. – Кажется, это лучший для меня выход оставаться собственным ниггером. – Он посмотрел на Мелласа, с выражением вопроса на лице. Меллас понял, что Джексон старается понять, как он всё это воспринимает.