Матросы - [6]

Нет, нельзя об этом думать! Все будет хорошо. Мы со всем справимся! Я воодушевленно расправил плечи.

— В лагере остается Мотилин и Святкин, — расстроил меня сержант. — Они сегодня уже набегались, так что пусть отдохнут. Святкин за старшего. Запомни, гражданских из оврага не выпускать, только если по нужде. Шум не поднимать, костры не разводить. Остальные со мною. Будем отбивать наших.

Бурзуг замолк, посмотрел на каждого из нас:

— Слышали грохот с востока? Артиллеристы работают. Наши. Так что, как разберемся с шарами, к ним пойдем. А если не вернемся… Ну, ты понял меня, Святкин.

Я кивнул.

— Ладно, с Богом, — необычайно серьезно промолвил сержант и исчез в лесу.

— Удачки, Саня, — сказал Мотилину кто-то из уходящих. — Держись тут!

Они не вернулись.

Мы с ефрейтором слышали стрельбу ближе к рассвету. Пару раз даже что-то ухнуло, наверное, гранаты. Но ни Бурзуг, ни Андреев, ни даже ушедший на реку Петров до конца дня так и не проявились.

Мне было очень горько на душе. Я понимал, какая судьба настигла моих товарищей и, отчасти, им завидовал. Их наверное уже не колыхали никакие смятения и тревоги. Они шли теперь в одной колонные, ведомые погонщикам к светлой инопланетной цели.

А мы остались…

Так я оказался командиром и, прождав для приличия еще сутки, отдал "приказ" пробираться на восток. Благо по ночам всё ещё гремела канонада, и, как мне показалось, она даже приблизилась. Но не было во мне той жесткости, той силы, что была у сержанта. И поэтому на вторую ночевку нас, сонных, избили гражданские, и, отобрав оружие, исчезли в лесу. Один из них всё повторял про надежную делянку на болотах, где можно отсидеться, пока России не помогут америкосы или ещё кто-нибудь. Лезть к черту на рога, под огонь, никто не хотел. Воевать уж тем более.

С нами остались только оба доктора, смиренно переждавших наши побои в сторонке, и паренек лет шестнадцати, сунувшийся было на нашу защиту, но схлопотавший до кучи.

После этого случая я очень хотел отмыться. Содрать с себя одежду и вместе с кожей, с мясом смыть с себя омерзение и разочарование в людях. Великая нация. Великий народ. "И как один умрем". Бред. Полный бред. Человек человеку волк, а русскому еще и враг, получается. Все эти бегства, это избиение и грабеж, все это о чем-то да говорит.

Я поймал себя на нехорошей мысли, что инопланетяне с их пожиранием не так уж и плохи. Гораздо хуже то, что делали люди. Мои сородичи, мои земляки. Такие как Борзов, такие как тот беглец у дома, как сбежавшие в первый день соратники.

Но, самому себе возражал я, есть же такие как волевой Бурзуг, как смелый Ганеев. Как капитан Варежкин, хотя бы. Есть ведь много хороших людей. И Мотилин не сволочь, и доктора эти чертовы. Однако на балу правят не они.

Мои родители были из интеллигентов. Мама учительница, папа скульптор. Они наверняка уже либо мертвы, либо находятся под властью шаров. Я знал, что у них нет ни единого шанса уцелеть в мире Борзовых.

Что же мы за люди-то такие?

Психиатры всю дорогу спорили о возникновении пирамид, о том, как просто разрешается древняя загадка Египта. Об огромных мускулистых великанах, с собачьими головами, таскающих на себе многотонные плиты.

Я и Мотилин почти не разговаривали.

С каждой ночью звуки канонады были все ближе, и это придавало нам сил. Держатся наши части. Держатся! Может быть, Петрозаводск ещё стоит. Может быть, в кольце он, но пушки-то его работают!

Один раз мы видели в небе вертолет. Наш, военный. Одинокая машина летела куда-то на запад, а за ней роящейся тучей следовали черные шары пришельцев. Летчик даже не пытался петлять, выжимая из машины всё до отказа, а поводыри будто играли с ним, то нагоняя, то отпуская добычу на свободу. Мы так и не узнали, чем закончилась их "схватка".

А еще попался нам выжженный участок леса, на котором совсем недавно шло сражение. Прямо по его центру торчал обгоревший остов изуродованного танка, а в десяти метрах от него валялся на спине обугленный великан пришельцев. Росту в нем было, наверное, как с шестиэтажный дом. А морда словно волчья. Или, скорее всего, лисья. Острая такая, вытянутая. И ушки торчком. Вернее то, что от них осталось.

Утром четвертого дня мы выбрались на асфальтовую дорогу, по которой раскачиваясь несся джип "Патриот". Кузов у внедорожника был срезан, и вместо него на машине красовался пулемет. Я обрадовался как ребенок. Замахал им руками, надеясь что они остановятся.

Скрипнули шины. Джип встал совсем рядом с нами, урча мощным двигателем.

— Братки! — измождено улыбнулся Мотилин. Доктора присели на отдых на кромке леса, в тенечке, и на машину посмотрели без удивления и без радости. Паренек же счастливо лыбился, разглядывая вышедшего из "Патриота" бойца.

Тот остановился перед нами, широко расставив ноги.

— Чего ты вылупился на них, Сеня, — донеслось из машины. — Кончай их. Эти двое, в форме, стопудово дезертиры! Наших в этом секторе быть не может.

Я оторопел. Ефрейтор тоже перестал улыбаться. Солдат же скинул с плеча автомат.

— Мы не дезертиры, — только и смог сказать я. — Погоди! Ты чего.

— Что за народ, б…я. Моя хата с краю, ничего не знаю, — пробубнили в "Патриоте". — А мы за них кровь проливай. Вали их нах…й и скинь в канаву, чтобы перед майором не отчитываться.