Матрос Специального Назначения - [30]

Михель поставил свою роспись в нашей книге и убыл, напомнив, что завтра он у нас пьет чай с „холодным баталером“, проверяя нашу прошаренность. И, напоследок, посоветовал завести знакомство с кем- нибудь из связистов: они в электрических делах весьма продуманные матросы, могут чем-нибудь и помочь. Вот тебе и попили чаю — провозились до самого отбоя.

С утра у нас было два часа общественно-политической подготовки и мы, сидя в летнем клубе, старательно конспектировали в блокноты речи Горбачёва о наступившей мировой „разрядке“, событиях в мире, в Армии и на Флоте. Рядом со мной мирно посапывал матрос Зеленов — „Зелёный“, пуская слюну в блокнот, где были выведены „графики засыпания“.

Пользуясь случаем, я тихонько толкнул локтём начавшего тихонько похрапывать матроса:

— Ну что, Зелёный, когда пятьдесят копеек отдашь?

Зеленов приоткрыл глаза, сладко зевнул и пробормотал:

— А чо? — и снова заснул.

Я его толкал таким образом каждые пять минут, не давая спать. Зеленов дошёл до такого состояния, что для того, чтобы я отстал, вытащил из кармана робы полтинник и сунул его мне — лишь бы я отвязался. Половина взноса на „Кровавый спорт“ есть, надо теперь найти еще полтинник. Надеюсь, что Федосов тоже что-нибудь придумает. После общественно-политической подготовки мы носились по пляжу, таская всей группой надувную резиновую лодку. Потом переворачивались на ней, ставили её и снова забирались. Неплохое занятие — похоже на водные аттракционы, но выматывает не хуже, чем бег. Потом половина группы сидела внутри, а другая половина плыла, толкая перед собой лодку. Вроде бы куда как просто — плыви да толкай. Однако, лодка шла неравномерно, рыскала по курсу и раскачивалась. Тут все зависело от слаженных действий плывущих. Пришлось тренироваться — загребать на счёт командира. Одной рукой надо было вцепиться в канат, другой — загребать. Главное, чтобы гребки с обеих сторон были синхронные и одинаковой мощности. Вскоре у всех „отваливались руки и ноги“. Это хорошо, что занимались мы только по нулевому комплекту: только в трусах, да еще одели спасательные жилеты. А что будет дальше, когда будем бултыхаться в полном снаряжении с рюкзаками и оружием. Под конец занятия Поповских всё-таки раздал ласты и лодку толкала всего одна боевая пара. И на добивку, последние пять минут, мы всей группой шлепали в ластах по песку, таща лодку и мирно восседающего в ней командира. На обеде я даже руку с ложкой поднять не мог, а когда меня хлопнули сзади по плечу, я чуть не окунулся лицом в миску с гороховым супом.

— Брейк, чего такой вялый, — спросил меня незаметно подошедший сзади Дитер.

— Здрасте, Дмитрий Анатольевич! Дим, нас на занятиях каплейт умотал, еле шуршу по палубе.

— Ваш может. Допивай компот, выходи на воздух — расскажешь, что о чём.

Я быстренько допил компот и, отпросившись у Федосова, выскочил на улицу. Болев со своим напарником стояли возле курилки и крутили на руках поясные ремни, о чём-то оживлённо беседуя. Увидев меня, сделали приглашающий жест рукой, не прекращая увлекательнейшего занятия по раскручиванию ремней. Я, опасаясь получить „якорной“ бляхой по лбу, осторожно подошёл и встал в сторонке.

— Ну, Брейк, с тебя поллитра шила! мы тебе земляка еще одного нашли, с госпиталя вернулся, с роты связи, центровик, нормальный матрос-„годок“, прошаренный. Сегодня сказал — на ужине тебя найдёт.

— У меня нету шила, — испугался я (снова надо проставляться).

— Да шутим мы, сами знаем, что у тебя ни хрена нету. Сам как? В группе нормально всё?

— Да всё по курсу. У меня напарник теперь замкомгруппы работает, вчера баталерку принимали, мичман наш шнур упёр от магнитофона — теперь ни хрена не послушаешь, с каплейтом всё хорошо, не придирается.

— О, а чего вы шнур-то отдали, „маг“ на ваши же деньги куплен?

— Да он нас как-то и не спрашивал. Он вообще по-тихому ушёл, ключи только Поповских отдал — и не видно его.

Поболтали еще минут пять до выхода моей группы и, довольные друг другом, разошлись. После обеда продолжались занятия. Потом было подведение итогов за неделю, собрания в группах, рисование группных боевых листков. На ужине на раздаче уже дежурил Мотыль, и, когда я пошёл за добавкой, он щедро сыпанул мне в бачок пару черпаков макарон, облил красным подливом и подмигнул. Я задавив лыбу и, подмигнув в ответ, был вытолкан из очереди страждущих добавки. Вот чёрт! а я хотел попросить у него чаю для заварки. Саня Федос вроде бы соорудил кипятильник, и после ужина мы хотели его использовать. Когда я чуть ли не бежал к столу, неся на вытянутых руках горячий бачок, дорогу мне преградил какой-то второстатейный старшина.

— Тщщ старшина, разрешите пройти, — пробормотал я, — ручки бачка нещадно жгли ладони.

— Да как бы щас, карась, может ты меня еще в живот пнешь, — с ленцой ответил старшина и продолжал стоять на дороге.

Ни слова не говоря, я обошёл его и поставил бачок на стол, и только сел, чья-то ладонь, скомкав гюйс, за шкирку приподняла меня от скамейки.

— С-а-л-а-г-а! тебе кто-нибудь давал разрешение пройти? тебя кто-нибудь отпускал?

Ну вот, теперь я прочувствую пресловутую „дедовщину“. А я-то думал, что её вовсе здесь нет, есть только „наставничество“. Чёрт, и знакомых старшаков поблизости никого. Я начал судорожно оглядываться по сторонам. Что делать? Ударить затылком в нос? Драка в столовой со старшим призывом — это конец карьере. Начать просить прощения — тоже самое. Федос, глядя на полувздернутого меня, вдруг хищно оскалился и сгрёб в кулак со стола черпак. Зеленов, сидевший рядом со мной, резко встал и переместился за спину державшему меня старшине. „Киевляне“, насупившись, приподнялись со скамеек.