Матрос с Гибралтара - [29]

— Я бы охотно выпил еще один,— проговорил я.

— Нет,— едва слышно прошептала Жаклин.

— Нет,— повторил я.

— Ни одна виноградная лоза,— продолжил Эоло, весь поглощенный своими разъяснениями,— не вьется так, как эта. Моя терраса, лучше ее нет во всей округе.

Лишь одна Карла слушала его по-настоящему внимательно.

— Только я одна его и ем,— проговорила Карла.

— Ты никогда не бываешь довольна,— еще раз повторила она,— никогда.

— Вы всегда так говорите,— заметила Карла.

— Как подумаю,— проговорил Эоло,— что эта бедная лоза вот уже тридцать лет каждый год приносит виноград, а мы его выбрасываем. Я-то ем даже больше, чем могу, но съесть все одному мне ведь не под силу.

Карла подала заказанные аперитивы. Потом снова прислонилась к косяку, дожидаясь, пока мать позовет ее накрывать к обеду. И все время держалась поближе к ее столику. Эоло, судя по всему, был уже немного навеселе.

— Нет,— продолжил он,— одному мне никак не справиться.

— Ну, опять начинается,— заметила Карла.— Каждый год одно и то же.

По-видимому, ей вовсе не было неприятно, когда на нее обращали внимание. Это я тоже пока был в состоянии заметить. И еще, что всякий раз, когда она заговаривала, лицо ее заливалось краской. А еще я снова заметил, что не вызываю у нее какой-то особой неприязни, во всяком случае, не больше, чем кто бы то ни было другой.

— Бывают в жизни такие вещи, к которым никак не удается привыкнуть,— изрек я.

— Я съедаю его столько,— проговорил Эоло,— что каждый год по две недели меня мучают колики, каждый год.

— Вы только посмотрите на него,— вмешалась Карла,— говорить про свои колики перед постояльцами.

— Надо же о чем-то говорить,— заметил я.

Я рассмеялся, она тоже. Мне было все трудней и трудней не смотреть на нее. Жаклин ничего не слышала. Попеременно смотрела то на нее, то на меня. И была бледна как полотно.

— Каждый год,— проговорила Карла,— он едва не умирает от этого винограда. Теряет по три кило за две недели. Вот-вот опять примется за свое, как раз сезон подходит.

— А может, эти колики как раз меня и спасают,— возразил Эоло,— от них снижается давление. И потом, не могу же я выбрасывать весь виноград, просто не могу, и все.

— Чистая правда,— заметил я.

— Если бы мы дали ему волю,— проговорила Карла,— он бы так и умер — ест его украдкой.

— Надо дать ему волю,— заметил я.

— Даже если он может от этого помереть? — переспросила Карла.

— Даже если может помереть,— подтвердил я.

Эоло бросил на меня изумленный взгляд. Я был уже пьян в стельку. Жаклин подняла на меня глаза, мне показалось, очень злые. Какое-то время никто не произносил ни слова. Эоло оглядел мои стаканы из-под пастиса, все они были пусты. Потом я услыхал, как она голосом человека, желающего поменять тему разговора, спросила у Карлы:

— Ты была вчера на танцах?

— О чем вы говорите,— отозвалась Карла,— да он всю ночь так и сновал взад-вперед перед домом.

— Сегодня вечером опять будут танцы,— заметила она.

Она подняла глаза и бросила взгляд в мою сторону, но настолько украдкой, что, кроме меня, этого никто даже не заметил.

— А то я не знаю,— ответила Карла.

Эоло прислушивался к их разговору с явным интересом. У меня окончательно пропало всякое желание смеяться.

— А если я возьму тебя с собой, он отпустит? — спросила она.

— Вряд ли,— взглянув на отца, ответила Карла.

Эоло расхохотался.

— Ну уж нет,— возразил он,— я ведь вам уже говорил, с кем угодно, только не с вами.

Внезапно я весь как-то очень насторожился. Сердце громко забилось.

— Я могу отвести ее на танцы,— предложил я.

Лицо Жаклин исказилось от злости, но, похоже, страдала она уже чуть меньше. Да и все равно, чем я мог ей помочь? Карла глядела на меня с нескрываемым изумлением. Та же, как мне показалось, без особого удивления.

— Вот как, в самом деле? — удивился Эоло.

— Мне это будет приятно,— добавил я.

— Ну, не знаю,— засомневался Эоло,— я дам вам ответ вечером.

— Мне никогда ничего нельзя,— крикнула Карла,— вот сестрам, им, что ни захотят, все пожалуйста.

Должно быть, она уже вполне отдавала себе отчет, как очаровательно смотрится ее дерзкая выходка, и несколько форсировала свой гнев. Потом, надув губки, обиженно глянула на отца.

— Вот увидишь,— ласково успокоила она Карлу,— увидишь, он тебя отпустит.

Она погладила ее по голове. Карла даже не пошевелилась. Она по-прежнему не спускала сердитого взгляда с отца.

— А вечером,— пробормотала,— он скажет, что не хочет отпускать.

— Всего на час,— заверил я.— Она не будет танцевать ни с кем, кроме меня.

— Не знаю,— ответил Эоло,— я вам скажу вечером.

— Вот видите, какой он ужасный человек! — крикнула Карла.

В этот момент раздался голос матери. Обед был готов. Карла вскочила, опрокинув свой стул, и исчезла во внутренней части гостиницы. Пока ее не было, всем присутствующим оказалось нечего сказать друг другу. Потом Карла снова появилась в сопровождении сестер, все с огромными дымящимися блюдами в руках. По всей террасе распространился аромат рыбы с шафраном. Обед начался.

Этот обед длился очень долго. Карла прислуживала за столами. Эоло ушел на кухню помогать жене. Так что теперь мне уже совсем не с кем было даже словечком перекинуться. А меня как назло буквально распирало от неутоленного желания говорить, говорить и говорить. Да нет. Даже не говорить, а кричать. И ни о чем попало, а о вещах вполне конкретных: о том, как необходимо мне уплыть на этом корабле. Это стало какой-то навязчивой идеей, которая пришла мне в голову в самом начале обеда и овладела мной целиком — видно, таким манером выходил в тот день наружу мой хмель. Трижды, не в силах более противиться непреодолимому желанию заорать во все горло, я вскакивал из-за стола, собираясь уйти. И трижды взгляд Жаклин снова пригвождал меня к месту. Думаю, она успела хорошо разглядеть нас обоих. Я же изо всех сил старался не смотреть в ее сторону, потому что понимал, правда, пока еще довольно смутно, что в моем случае это было бы слишком опасно. И потом, я был слишком поглощен непрерывными потугами сдержать крик. Я почти ничего не ел, зато пил много вина. Пил его стакан за стаканом, как воду. Я уже напился в стельку. И если бы все-таки не сдержался и закричал, из уст моих могли бы вырваться только какие-нибудь нечленораздельные звуки, к примеру, «яхта» — что, будучи вырвано из конкретного контекста, ничуть не просветило бы никого из присутствующих насчет моих планов и того, что значит для меня потерять тот ничтожный шанс, который, как мне казалось, у меня появился, чтобы добиться их осуществления.