Матрос Казаркин - [4]

Очнулся он уже на крышке трюма, на брезенте перед самыми глазами опять лежали зубы, кто-то их поднял и положил туда. До каюты Казаркин добрался сам и еще успел взглянуть на себя в зеркало: вместо лица был невероятно большой черно-лиловый пузырь, глаз не было видно.

Отчетливо Казаркин долго еще ничего не помнил.

На палубе шла быстрая работа. Боцман бегал по пароходу и искал аптечку, потом вспомнил, что она у Старпома.

Старпом не любил чаек и, считая их вредными птицами, проводил над ними свой любимый биологический эксперимент: он засовывал в небольшую селедку стомиллиметровый гвоздь и бросал селедку с кормы в воду, какая-нибудь чайка схватывала селедку и глотала ее на глазах у Старпома. Старпом удовлетворенно хмыкал и старался уследить момент, когда чайка начнет переваривать железо, но обычно чайки улетали и помирали вдалеке. И сейчас невыспавшийся Старпом высыпал из кармана вместе с ключами несколько гвоздей, гвозди он прибрал, а ключ отдал боцману, а потом и сам пошел в каюту к Казаркину посмотреть, что произошло, и материться начал загодя.

В каюте было много народу, кто в робе, в слизи и в чешуе, кто полуодетый из постели. Гулимов стоял на коленях у своей койки, поддерживал лежавшего на спине Казаркина за плечи, шептал:

- Слышь, Сережа! Слышь, а?

- Лицо-то распухло,- сказал кто-то.

Гулимов обернулся на голос и, не поняв сказанного, снова спросил:

- Слышь? Сережа!

- Уговорил дружка, Гулимов? Где зашибло? Ну-ка пусти.

Гулимов послушно отодвинулся.

- Плохо, наверное, череп лопнул,- сказал Старпом.- Наши меры тут не помогут. Хоть бы до базы додержался.

Все молчали.

- Тут не аптечку, тут акт составлять нужно,- сказал Старпом Капитану.

Пока шли к базе, начался легкий ветерок, стремительно, как обычно и бывает в заливе Аляска, налетел крепкий шторм. Казаркин немного пришел в себя, даже сам поднимался по шторм-трапу на борт базы, за ним лез страховавший его Федя Гулимов. Корзину им спускать не стали. Ну, выбило матросу зубы, ну, салазки вылетели, это не такая редкость на море, но, когда врачиха сделала осмотр, она испугалась. На базе не было условий для такой операции, да она и не взялась бы, потому что здесь нужен был хирург высокого класса, и Казаркина решено было передать на берег самым срочным порядком. Врачиха докладывала о своем решении высокому тучному человеку с крабом на каракулевой шапке, а в углу, держа свою телогрейку под мышкой, стоял Гулимов. Лицо у него было черное, закаменевшее, он все предлагал кровь.

- Кровь у меня есть,- чуть не плача, отбивалась от него врачиха.

- Мы нашу дадим, мы свежей...

- У меня есть кровь, но кровь тут ни при чем, вы понимаете?

- Выдь из лазарета,- мрачно сказал человек с крабом,- там подожди.

Гулимов послушался, а у дверей лазарета приятели с базы дали Гулимову выпить.

Снова была пересадка. Теперь Казаркина, и Гулимова, и врачиху спускали в корзине. Врачиха встала очень неудобно, а была в обычном платье, и короткая ее юбка задралась намного выше положенного, и в другой момент засветили бы туда матросские глаза, может, и сказанул бы кто-нибудь что-нибудь, но сейчас на палубе СРТ 91-91 была гробовая тишина. СРТ пошел в ближний американский порт, врачиху, непривычную штормовать на маленьком судне, тошнило, Казаркин всю дорогу был в бессознательном состоянии, а Гулимов перехватил лишнего и все время спал наверху на казаркинской койке.

Всю дорогу как коршун висел над Капитаном Старпом.

- Хорошо, конечно, если они его сошьют,- рассуждал Старпом,- жалко парня. Вот хоть и не люблю их обоих, а все равно жалко...

Капитан не обращал внимания на старпомовские речи.

- Опять же переодеть его надо, в робе неудобно перед американцами,печально вздыхал Старпом.

- Ничего, переморщатся,- зло сказал Капитан.

- Понимаешь, не наколбасил бы чего Казаркин-то. Он ведь и в мыслях-то такой, знаешь, язык у него что угодно сболтнет. А это заграница. Международная ситуация выйдет! А кто будет отвечать? Мы с капитаном.

Радист связался с американским портом и высунулся из своей рубки:

- Порядок, Гордей Гордеич! Только шторму усиление обещают. До шести-восьми.

- Восемь так восемь,- сказал Капитан.

Сшил Казаркина старый Хирург, похожий на злого варана, на обычного пустынного варана, сухого и жилистого, сероватого, в складках кожи, на тех варанов, которых Казаркин видел в детстве, в эвакуации.

Все ночи ему снились вараны и пустыня, горячая, удушающая. Варан работал над ним семь часов кряду, просверлил, пробил сломанные кости и насадил их на стальной каркас. Вся эта механика держалась на настоящих болтах и гайках. А пришел он в себя первый раз на глазах у Хирурга. Хирург держал за спиной сигарету, а увидел, что Казаркин очнулся, сигарету из-за спины вынул и затянулся, а Казаркина повезли от него по длинным-длинным белым потолкам, которые сплошь светились упрятанным за красивые декоративные решетки светом. Казаркин смотрел на эти решетки, стараясь определить время прошедшее и время настоящее, и думал еще, что неплохо было бы в том ресторане, в Караганде, который он отделывал, сделать такие же светильники. Ему было обидно, что тут, в госпитале, такие светильники, а в Караганде чуть ли не простые лампочки на проводах висят. Ему стало очень хорошо, что так быстро он начал уже думать и видеть все вокруг себя, а уж совсем втайне, даже от себя самого, радовался Казаркин, что жив, что не умер, не погиб в холодных жилистых руках ненавистного варана. И потом не мог Казаркин определить, почему Хирург был ненавистен ему. Казаркин никому не верил в этом госпитале. Они американцы - он русский, незачем им его жалеть и спасать, они могут винтить ему череп на гайках, могут поставить на нем опыт для ихней американской пользы. Ведь если он умрет, никто не докажет, что было неправильное лечение, потому что своих никого рядом, один он здесь, в Америке, а если и раскопают это дело, так не воевать же из-за него атомными бомбами!