Матрона - [45]

— Сегодня будем твое сено собирать.

— А ты будешь копны складывать? — спросила она с улыбкой.

— Не знаю, — ответил он неторопливо, по-взрослому. — Нене и наш зять, Солтан, приехали вчера вечером. Наверное, Солтан и будет складывать. Как будто он лучше меня умеет…

«Как будто кто-то больше меня рад этому», — подумала, улыбаясь мальчишке, Матрона, но расспрашивать его ни о чем не стала, а поспешила домой и в охотку, с настроением стала готовить обед для своих работников. Ее сено было скошено неделю назад и сразу же попало под проливной дождь. Это, в общем-то, большого вреда не принесло, но вот уже несколько дней нещадно палило солнце, и сено пересохло. Если и дальше его оставить несобранным оно измельчится, превратится в труху, потеряет вкус и качество.

Она вздохнула: что за дом, из которого во время сенокоса не выходит косарь? Сколько же можно зависеть от соседей, от односельчан?

Сенокос в горах — это главная работа, и сельский дом тем крепче, чем больше косарей выходит из него. А если выйти некому, и ты ходишь по людям, днем с огнем ищешь того, кто скосил бы твою делянку, великим ли почетом будет пользоваться твой дом? Да еще надо найти тех, кто соберет сено с рядов, сложит копны, и обо всем этом нужно просить, а у людей и своей работы по горло; кто-то, наверное, и отказал бы тебе, да не может, соглашается — по-соседски, по-родственному или за плату, — но смотрит на тебя, как на помеху, и ты благодаришь униженно, и о достоинство твоего дома можно вытирать ноги.

Обед она приготовила на славу — испекла пироги, сварила курицу; с праздника святилища Раг у нее оставалось пиво — хранилось в подвале в стеклянной бутыли, оставалось немного мяса от принесенного в жертву ягненка — она сварила и его. Только у нее, единственной в селе, был холодильник. В доме не хватало мужчины, и это ставило ее в заведомо униженное положение среди односельчан, и она старалась хоть как-то восполнить свою ущербность, хоть в чем-то превзойти других — пусть даже и с помощью купленного раньше всех холодильника… Еда уже была готова, и оставалось только дождаться, когда Ната понесет свой обед косарям. Матрона не хотела появляться там первой. К тому же она догадывалась, что за обед состряпает Ната, и хотела задеть ее, поставить на место — пусть знает, что и в бедном доме не всегда бывает пусто, и у нее, у Матроны, не трясутся от скаредности руки, когда она готовит еду.

Обед понесла не Ната, а Венера.

Это была еще одна удача — можно по дороге расспросить ее, поговорить с глазу на глаз. Зять, он и есть зять — человек со стороны, чужак, при нем особенно не разговоришься. Матрона догнала Венеру на полпути. Та заметила ее еще издали и остановилась, положив узелок на землю и ожидая.

— Какой у тебя праздничный вид, Матрона! — улыбнулась Венера.

— А как же! Несу обед работникам, — Матрона обняла ее. — Как ты ononkmek`, Нене, и выросла как-будто! Наверное, в мужнем доме тебя не обижают.

— Да они на руках меня должны носить, но где теперь найдешь носильщиков? — засмеялась Венера.

— Если муж и жена друг друга понимают, им под силу и земной шар нести на руках.

— Ой, хорошо бы, да где они, такие мужья!

От молодой женщины веяло дыханием счастья. Стоило глянуть ей в глаза, как все становилось ясно.

— Ты бери его с собой, когда едешь сюда: надо же разобраться — зять нам получше полагался, или хватит и этого.

Венера улыбнулась:

— А он здесь.

— Он тоже на лугах?

— Да.

Они шли, беспечно болтая, и если Венера вела себя естественно, то Матрона вскоре почувствовала усталость от постоянной напряженности: уже дано пора было начать разговор о другом, о главном, но она никак не могла решиться, стесняясь почему-то и боясь, что Венера поймет ее по-своему и осудит, а то и посмеется про себя — тоже, мол, нашлась невеста, спятила на старости лет, замуж ей не терпится выйти. Матрона ждала, что Венера сама заговорит об этом, а та, наверное, ждала, когда ее спросят, и они шли себе и болтали о пустяках, как две подружки, встретившиеся после долгой разлуки.

Вскоре показались луга.

Увидев косарей, Матрона опечалилась. Как не знала она ничего, так и не вызнала, и все из-за собственной неловкости. Надо было расспросить Венеру, поговорить с ней, пока никого не было вокруг, а теперь все, конец, ищи другого случая. Озлившись на себя, придя в отчаяние, Матрона готова была пасть на землю, разрыдаться, закричать, махнув рукой на приличия: «О, люди, я устала быть всю жизнь одна, быть за мужчину и за женщину в своем пустом доме, делать то, чего я уже не могу, на что не хватает моих сил. Не бойтесь, я не прошу вас кормить меня, ухаживать, как за старухой, мне нужно совсем другое — хоть раз услышать от вас доброе слово, спросить о чем-то и получить добрый совет, в котором так нуждается моя беспутная голова. О, люди, люди, придите и посмотрите — я ведь тоже человек и тоже нуждаюсь в заботе и ласке. Я хочу слышать дыхание близких людей, тревожиться и переживать за них, гордиться и радоваться. О, люди, я уже дошла до края, я рассказываю вам о своей душевной боли, делюсь с вами самым сокровенным. Посочувствуйте мне, помогите узнать, этот парень действительно мой сын, или меня обманывает мое проклятое сердце. Многого мне не надо, знать бы только, что мой ребенок, сын мой жив и здоров, услышать бы хоть слово из его уст, и все, больше я ни о чем не прошу вас. Только бы узнать, что он жив, и больше мне ничего не нужно на этом свете».