Матрица - [11]

— Жена у тебя... нехуденькая, — сказала я Званцеву, который, все так же сидя за журнальным столиком, все так же потягивал коньяк.

И тут по его глазам я поняла, что пока я купалась, он нализался. Я бросила взгляд на бутылку — она была почти пуста. Значит, хлобыстнул больше полутора стаканов...

Званцев встал, о-очень жизнерадостно говоря на ходу: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша», подошел ко мне — почти ровно — то, что он хорошо подшофе, выдавала лишь избыточная старательность походки, осторожность в движениях — обнял меня сзади, обе наши головы виднелись в зеркале рядом, прильнувшие друг к другу в любовном единении.

— Любишь? Да? Нет? Почему? — на манер социологического опроса поинтересовалась я.

Он в который раз рассмеялся своим замечательно-мелодичным смехом и приступил к массажу моих молочных желез.

— А ты что, не будешь купаться?

— Я утром купался, — сообщив это, он решил помочь мне выбраться из халата.

— Ты что — грязнуля?!

Он хмыкнул, сказал иронично возражающе: «Ну, да!», направился к ванной, на ходу снимая рубашку, потом остановился, сделал полупируэт — носок одной ноги будто невзначай, неспешно, даже вроде лениво прячется за подколенным сгибом другой и вдруг, неожиданно распрямляясь, учиняет мгновенный, словно бросок кобры, мощный и элегантный каллиграфический росчерк пуантом в воздухе, разворачивая туловище в противоположную сторону — и оказался вновь лицом ко мне, при этом едва не упал, но все же удержался на ногах — даже в пьяном виде вестибулярный аппарат и, соответственно, координация движений у него оставались почти на высоте.

— Ты пока раздевайся и ложись в постель.

Я развязала поясок и замерла. Вьщала из своего арсенала самую смущенную из улыбок — глазки опускаются долу, очень хорошо, если удастся покраснеть.

— Ну, я еще стесняюсь тебя... пока...

Он опять хмыкнул и вдруг заговорил — быстро и сбивчиво, язык его немного заплетался:

— Влюбляешься... — он замолчал, потом начал сызнова: — Влюбляешься... и мир вокруг становится таким прекрасным, волшебным, как в сказке!.. Пока не заглянешь в ее черепушечку... Если б ты знала, сколько лгут девушки с честными лицами!.. Что ни слово, то ложь... Господи, если б ты только знала, какие подлости мысленно планируют женщины с виду такие милые и интеллигентные!.. И всё — любовь прошла, завяли помидоры. Как отрезало! Если ты ей не веришь, ни единому слову, какая может быть любовь... Любовь, как и религия, без веры не бывает. Волшебство пропало к чертовой матери, сказка закончилась, мир опять стал сереньким. Но терпимым. Встречаешь другую. Опять любовь. Мир вокруг опять расцветает! Хочется здороваться с незнакомыми людьми на улице, всех встречных расцеловать, всем делать приятное, всем помогать, даже если не просят, делиться со всеми своим счастьем, стихи сочинять, петь... Любовь делает человека лучше, одухотвореннее... Банальные слова, извини. Да, пока не заглянешь... — он сделал движение пальцем в сторону собственной головы, будто забрасывал крючок. — Боже, как противно, как тошно становится. Господи, такой холод поселяется в душе, будто умираешь: ты к ней с открытым сердцем, а она, оказывается, на каждом шагу хитрит и лжет, лжет и хитрит...

— А также лицемерит, водит за нос и вешает лапшу на уши... — подсказала я.

— Спасибо, суфлер. Она же считает, что она одна умная, а все дураки, она всех обведет вокруг пальца, разведет, как лохов. И ты для нее лох, которого, она уверена, одурачить, околпачить — проще пареной репы. Обманула дурака на четыре кулака! — вдруг закричал он, пританцовывая. — Извини, у меня на такую хитрозадую просто стоять перестает. Потому, что противно. Опротивела. Хоть кричи, хоть плачь! Не стоит, и всё тут. Что с ней делать? А ничего не делать. Бросать надо... Встречаешь следующую... Э, нет! Стоп! Не хо-чу! Лучше не любить, не влюбляться. Иначе ждет тебя, парень, жестокое разочарование. Слишком больно будет, когда заглянешь...

— Может, лучше не заглядывать?

— Это невозможно. Рано или поздно не удержишься. Хочется же знать, с кем ты рядышком идешь по жизни. А там... такого начитаешься, что ой-ой-ой... Может, ты и исключение... Может, ты и не лукавишь... Хотя сомневаюсь... Все равно — извини, что я с тобой так... прости подлеца... Не надо было мне все это говорить...

Он совершил некое движение — ноги слегка переставил, одно плечо уже пошло вперед-вбок — как обычно, когда собираются повернуться и уйти.

— А знаешь, я тебя понимаю, — сказала я.

Плечо удивленно вернулось на место, ноги переставились назад, он с шумом выдохнул воздух через губы, вытянутые трубочкой:

— Фуф-ф... Поскольку без вас... вас... — без женщин! — не обойдешься... Ладно... А что же тогда остается? Удовлетворение основного инстинкта? Ладненько. Получите и распишитесь.

Он вновь намерился было идти в ванную, но я его остановила: подошла поближе и сказала:

— И в результате о тебе пошла слава: Званцев-Дон Жуан — очередную соблазнил и бросил?

— Ага, Казанову нашли, — кивнул он, шмыгнув носом, совсем как маленький обиженный мальчик. — Словечко-то какое придумали: «со-блаз-нил». Скорее надо бы сказать «она сама напросилась», и не «бросил», а надо бы говорить «бежал» от нее. От очередной фальшивой сучки: думает одно, говорит другое, делает третье.