Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - [52]

В некоторых культурах успешно сочетаются самые разные стратегии. В фарерском языке есть выражение «Nakad helvitts lort!», что-то вроде английского «Some hellish shit!», то есть перед нами очень грубая комбинация из богохульства и дерьма, что-то вроде «Адское говно!».

В персидской культуре предполагается, что высокие люди глупы, низенькие трусливы и угодливы, толстые ленивы и тому подобное. Соответственно на языке фарси можно услышать обращения, приблизительно означающие «Каланча безмозглая!», «Трусливый коротышка!», «Ленивый толстяк!» и так далее. Судя по переводу, подобные оскорбления возможны и в русской культуре, однако у нас это были бы самодеятельные изобретения «на час», а в фарси – это стандартные формулы.

Более образованные и привилегированные классы общества всегда относятся свысока к менее удачливым, стоящим на нижней социальной ступени. Поэтому обзывания типа «Деревня!» очень распространены. У древних латинян это было «Es agricola!» – «деревенщина, мужлан», у сегодняшних итальянцев – «Cafone!», американцы в том же смысле могут использовать «Hillibilly!»

Итальянский вариант заслуживает особого внимания. Это слово очень широкого значения, и в современном русском жаргоне ему скорее соответствует «Простой!», «Валенок!» или «Лох!», «Лопух!». Как и в русском, в итальянском оно не слишком грубое, но достаточно обидное слово. Им обозначают человека с дурными манерами, плохим вкусом, упрямого, наглого и тому подобное «Cafonismo» – «глупость», «Il tuo cafonismo non ha limiti» – «Твоя глупость безгранична» («…не знает пределов»).

Слово cafone настолько широко по значению, что для конкретности приходится добавлять к нему какое-либо уточнение: «un cafone sciocco» – это когда имеется в виду дурной вкус, «un cafome maleducato» – о человеке с плохими манерами, «un cafone ripugnante» – просто о хаме. Итальянского головореза можно назвать «Brutto cafone mafioso». Американское «first-class asshole» (буквально «дырка в жопе высшего класса») имеет итальянское соответствие «un cafone di prima classe».

Неверно было бы думать, что обращение к сексу, выделениям, сравнение с животными и тому подобное характерно для всех культур. По данным ряда лингвистов и этнографов, совсем другая стратегия наблюдается, например, у японцев, гималайских шерпов, чукчей, прибалтийских народов, некоторых племён североамериканских индейцев. Некоторые примеры будут приведены позже.

Следует очень осторожно относиться к разнице между эмоционально нагруженными инвективами в разных языках и культурах. Как отмечалось выше, слово «блядь» в русском языке, оставаясь вульгаризмом, давно потеряло свою взрывчатую силу, потеряло настолько, что в определённых слоях для обозначения «просто проститутки» употребляются совсем другие слова. «Блядь» превратилось в вульгарное восклицание, и на упрёк сквернослову последний может недоумевать: «А что я такого сказал?!» В то же время аналог этого слова в ряде других культур продолжает восприниматься очень резко и вызывать серьёзные конфликты. Любопытно, что в кавказском ареале сказанный по-русски традиционный мат воспринимается сравнительно легко, но переведённый на родной язык звучит крайне оскорбительно, ибо понимается буквально.

Осталось отметить, что, по-видимому, национальные культуры различаются ещё и «по вкусу», склонности к инвективному самовыражению: кому-то достаточно всего нескольких инвектив, кому-то, образно выражаясь, хочется вывесить максимальное количество «флагов расцвечивания». Вот что пишет австралийский эссеист У. Мердок:

Испанец способен поносить вас три часа кряду и при этом ни разу не повториться, он обругает вас, и ваших отдалённых предков, и ваших отдалённых потомков, обнаруживая при этом удивительную изобретательность, богатый словарный запас и энергичность. Австралиец же не обнаружит никакой изобретательности. Он будет без конца повторять одно и то же. Он обнаружит исключительное однообразие, крайне малый набор. Он станет монотонно твердить полдюжины существительных, прилагательных и глаголов.

За забором у соседей

Общаясь с соседними народами и их культурой, мы не можем обойтись без того, чтобы заимствовать у них нужные нам элементы. Заимствуется всё, и плоха та культура, которая ничего не берёт у другой и сама ей ничего не предлагает. Всевозможные обзывания, эмоциональные оценки не исключение. И заимствуются они по тем же законам, по каким заимствуются всякие другие слова.

И всё же изучаемая нами группа слов так своеобразна, что и здесь есть свои особенности.

В принципе легче всего заимствовать у чужой культуры слова нейтральные, прежде всего названия заимствуемых предметов. Нетрудно, для разнообразия, взять чужое слово и для выражения эмоции при условии, что точно такая же эмоция есть и у нас. Но и тут всё не так просто.

Начать с того, что чужое слово никогда не заимствуется во всех своих значениях сразу. Заимствуется только одно, нужное в данный момент значение, остальные остаются в языке-источнике. Что же касается эмоционально нагруженной лексики, то при переходе в другую национальную культуру она, как правило, меняет своё значение частично или полностью. Выше уже отмечалось, что другая национальная культура – это всегда и другая шкала ценностей, а эмоционально насыщенные слова реагируют на эту шкалу особенно заметно.