Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - [43]

Другой вопрос, что расщепление понятия надвое – это, конечно, выход из положения, но одновременно и компромисс, а компромиссы, мы знаем, полностью удовлетворить никого не могут. Поэтому языку приходится изворачиваться, искать ещё какие-нибудь способы выразить нужное. Появляются уже не пары, а многочисленные названия одного и того же предмета.

Дело осложняется ещё и тем, что «вежливая», литературная замена всё-таки называет тот же интимный предмет, который человек привык называть неприличным словом. Как ни называй этот предмет, всё равно за ним шлейфом тянется ощущение неприличности, непристойности, вульгарности. Яркий пример – бесконечный ряд названий помещения, где люди отправляют свои естественные надобности. Как только его не называли, только чтобы избежать вульгарного существительного или глагола! «Отхожее место», «нужник», даже «несессариум», то есть нечто, без чего нельзя обойтись. Во времена торжества в России французского языка употреблялось слово «sortir», обозначавшее всего-навсего «выйти» (например, разрешение гимназистке выйти из класса). «Уборная» – это где люди якобы просто приводят себя в порядок, «убираются»; вспомните «актёрская уборная». Ну и, разумеется, «туалет», хотя первое значение этого слова тоже совершенно другое. И что же? Достаточно быстро «несессариум» просто забылся, а «нужник» или «сортир» загрязнились и ушли из литературного языка. «Туалет» пока ещё держится на грани, но на дверях соответствующего заведения чаще пишут «мужская/женская комната», а то и вовсе изображают мужской и женский силуэты.

Английский язык более бесцеремонен: соответствующее учреждение в американской армии носит официальное (!) название «shit-house» (в России это, вероятно, была бы какая-нибудь «сральня»).

Из всего вышесказанного вытекает возможность выделить ещё две функции бранной лексики. Функция 30 – ассенизационная, или промокательная, очищающая другие слова и делающая возможным употребление приемлемого слова, эвфемизма.

31 – цивилизующая отношения, снижающая возможность или необходимость прямой физической атаки.

Снова о вреде и пользе

Итак, инвектива социально полезна, во-первых, как более цивилизованный по сравнению с физической атакой способ выражения агрессии, а во-вторых – как некий «ассенизатор» понятий. Нельзя также забывать интегрирующую, объединяющую роль инвективы, сходную с той, какую играют, например, некоторые особенности произношения выпускников престижных британских университетов, с помощью которых они без труда выделяют друг друга даже спустя много лет после окончания учебного заведения.

Но инвективизация речи одной социальной группы одновременно обособляет её, противопоставляя её другим, избегающим инвектив или предпочитающим другие инвективы. Создание «корпоративного духа» может рассматриваться, таким образом, диалектически как объединяющий и разъединяющий фактор.

К числу положительных качеств инвективного общения можно отнести определённую критичность, как и всякая критичность, небесполезную для общества. Однако очевидно, что в данном случае критичность явно направлена на разрушительные цели. Цинизм и отрицание общепринятых ценностей, выражающиеся в вызывающем нарушении сильных табу, не сопровождающиеся хоть какой-нибудь положительной программой, никак не содействуют прогрессу общества.

Одно из существенных тактических достоинств инвективы – известный выигрыш времени. Даже в случае непроизвольного междометного восклицания, не говоря уже о сознательном обращении к такому способу общения, инвектива как бы даёт субъекту отсрочку для выбора наиболее перспективной тактики.

Не следует также забывать, что существуют люди, для которых снятие запретов уже представляет собой подобие интимности: инвективный конфликт может подсознательно рассматриваться как пусть уродливый, но суррогат близости. Со стороны это может показаться странным, но если задуматься: что лучше, месяц жить рядом и не разговаривать и копить в себе злобу и раздражение, или вдребезги поругаться? Конечно, «оба хуже», но всё же, всё же… Можно рассматривать брань как неосознанно желательный коммуникативный инструмент, парадоксальным образом превращающий орудие отталкивания и декларирования вражды ещё и в орудие некоторого сближения.

Отрицать в двух последних случаях определённый положительный смысл обращения к инвективе нельзя. Однако эти и любые другие случаи инвективизации речи необходимо рассматривать в двойном аспекте и как непосредственный и как окончательный, долгосрочный эффект. В погоне за немедленным облегчением человек обращается к инвективе и это облегчение получает. Таким образом, как индивид он остаётся в тактическом выигрыше, что и обеспечивает популярность такого способа общения.

Однако в конечном, стратегическом счёте он даже как индивид определённо проигрывает, закрепляя в своей модели поведения разрушительные моменты, далеко не безобидные для его собственной личности. Получаемое грубо чувственное удовлетворение в конечном счёте приводит к нанесению самому себе морального психологического ущерба.

Ещё одна причина того, почему инвективу нельзя зачислять в психологические союзники человека – это её крайняя неточность. Задача инвективы в ситуации эмоционального конфликта – просто оглушить, ошеломить в надежде, что адресат не сможет в результате оказать сопротивление. Как уже отмечалось, такое оглушение работает в обе стороны, поражая и самого инвектанта. Это как попытка отравить врага газовой атакой, не надев на себя противогаз. В результате инвективной атаки атакующий испытывает понижение собственной самооценки, даже если ему самому кажется, что дело обстоит противоположным образом.