Зато я точно знаю, что мой второй крестник - мальчишка, и как зовут, знаю. Когда родилась Маня, ко мне пришла моя студентка-вечерница сдавать какую-то задолженность. Вообще-то я должна была принимать "хвост" в институте, но мы только выписались из больницы, а ей нужно было срочно сдать, вот так она и оказалась у меня. Мы довольно долго беседовали, пока не запищала двухнедельная Маруська. "Что это?" - спросила Алина. - "Моя новорожденная дочка". - "Но у вас же было трое детей!" - "Ну, а теперь, значит, четверо". Тогда она схватилась двумя руками за голову: "Боже мой! Какая же я негодяйка! Люди четвертого рожают, а я второго боюсь, уже и направление есть. Нет, не пойду и не пойду. У меня и свекровь хорошая, и старший уже подрос, и институт я скоро кончу. Ох, и второй, наверное, мальчишка будет, а я так хочу девочку, ну и что ж, пусть". Она была права родился второй сын на радость папе, но вообще-то не все ли равно, кого любить - сына или дочку. И я часто думаю: не будь у мамы "хвоста" - не было бы сына, или даже так - не будь "хвоста" по моему предмету. В текучке будней, в толкотне очередей и переполненных автобусах мы умудряемся забывать о том счастливом жребии, который выпал на нашу долю, - жить. Мы снимали дачу под Москвой, и я, злая и недовольная, шла от электрички медленнее всех тяжеленные сумки. Народ ушел вперед и разошелся в разные стороны, а я все тянула сумки, поеживаясь от особенно зловредных в лесу комаров, и тупо удивлялась какому-то постоянному странному звуку, доносившемуся издалека. Наконец я вышла на опушку, поставила сумки и тогда увидела - насколько хватало глаз, было волнующееся хлебное поле, за ним угадывалась деревня, куда я шла, а по узенькой дорожке поперек этого золотого качания, то исчезая, то опять мелькая светлой головенкой, бежал ко мне мой сын с громадной громыхающей за ним машиной и кричал без слов: "А-а!" Такой едва видный в этом сиянии, под огромным куполом синего неба, живая ликующая капелька жизни - и он бежал встречать меня.
Чего стоят наши натруженные плечи, пресловутая усталость, оттоптанные ноги, те французские духи - подарок мне, которые Настя вылила на своих кукол, та серебряная ложка, которую Маня перепилила пополам, свежеоклеенная обоями стена, залитая чернилами на метр от пола, - чего стоят все эти мелочи рядом со вздохом двухлетнего Ванюшки, которого я укладывала спать: "Мамочка, как хорошо жить!"
