Матери - [2]

Андрея вслушалась в голос Павла и глубокий голос Ины, ей всегда удавалось всех рассмешить, даже самые грустные истории она рассказывала смешно, с Иной было легко, весело и как-то воздушно, снова взрыв хохота, скоро половина девятого, начало финала мирового первенства по футболу, да, холодильник набит запотевшими банками с пивом, ледяными бутылками водки и мастики[1], салатами, закусками, сырами, соками, если сейчас Андрея войдет к ним, все станут спрашивать, как дела в школе, какие отметки на конец года, как французский, а английский? Есть ли у нее уже boy-friend или пока еще они всей компанией носятся всюду вместе, и кто-нибудь обязательно воскликнет: Боже мой! какое поколение! мы в их возрасте!.. да, мы меняли приятелей, как носовые платки, помните, был еще такой анекдот? девчонки теряли невинность в тринадцать лет, в восемнадцать уже были женщинами, у каждой — по несколько абортов, в этом месте кто-нибудь обязательно многозначительно добавит — криминальных, да, разумеется, криминальных, а как иначе, ведь на аборт нужно было идти с кем-нибудь из родителей, а кто из родителей по тем временам мог бы стерпеть аборт, кто из родителей тогда вообще мог допустить и разговоры об аборте — это было стыдно, низко, неприлично для них, об этом вовсе не следовало говорить, в этот момент Ина обязательно подойдет к Андрее и скажет ей своим глубоким голосом, со всей искренностью, на которую только была способна: Андрея, если ты столкнешься с подобной проблемой, первым человеком, кому ты скажешь об этом, буду я, моя девочка. И Андрея вышла из квартиры, молча спустилась вниз и, как собака, пошла по следам матери, она будет следить, походит немного за ней, а потом оставит ее и пойдет к Яворе и ребятам, хотя бы увидит Явору, она подумала об этом, и сама эта мысль немного успокоила ее, ну а пока она пойдет за матерью, потому что к Яворе еще рано, пойдет за матерью по пустым улицам, почувствует боль в груди, ощутит, как тонет в этой боли, глядя на маленькую фигурку матери, которая шла по пустынным улицам так, как шла бы в космосе — потерянная, маленькая, несчастная, с мутными глазами, вялой и безрадостной походкой, она волокла за собой жизнь как какую-то тряпку, наступая на осколки души своей дочери, затерявшаяся в пыльных улицах лета, в сумерках, опустившихся на Софию, среди многочисленных кафе, где через час все будут смотреть на синий экран телевизора, где зазвучат возгласы и крики от пропущенных или забитых голов; лето, безрадостное, безнадежное лето Андреи, убитая радость, искромсанная на куски душа Андреи, ее больная мать, которая словно ребенок шла сейчас перед нею, ее несчастный отец, который самоотверженно пытался воспитывать ее, беспокоился об ее отметках в школе, подыскивал ей репетиторов, следил за ее успехами по английскому, французскому, болгарскому и математике, регулярно ходил на родительские собрания, покупал ей прокладки, рюкзаки, кроссовки и бусы.

А вообще ты когда-нибудь была счастлива, мама, как-то спросила ее Андрея, и Христина засмеялась по-настоящему, в ее глазах даже появился какой-то озорной блеск — да, в детстве — я любила собирать божьих коровок в спичечные коробки, мне нравилось зарываться в зелень кустов — там тишина совсем другая, какие-то другие звуки, жужжат мухи и пчелы, гудит пролетающий жук, в листве воробей порхает, я была тогда совсем маленькая и стояла, подняв лицо вверх, а зелень листвы и синева неба сливались друг с другом, я находила божью коровку и сажала к себе на палец, она оставляла за собой какую-то желтоватую жидкость, которая пахла землей, травой, лесом, и тогда я осторожно перекладывала божью коровку в коробочку и, да, тогда я была счастлива.

Ты меня любишь, мама?

Я не знаю, любовь это или нет. Когда у тебя нет ни малейшего желания сделать хоть что-нибудь для своего ребенка. Когда важнее всего на свете только твое собственное несчастье.

А папу ты любила?

Нет, конечно же, нет.

А зачем тогда вышла замуж?

Все выходили.

И никогда-никогда не была с ним счастлива?

После долгого раздумья: нет, думаю, что нет, думаю, я была счастлива только там, в кустах, когда собирала божьих коровок.

Андрея и Христина молчат. И смотрят друг на друга. Они ощущают свою связь, свою взаимную зависимость. И одна из них должна сделать что-то для другой. Христина должна заботиться об Андрее или хотя бы сказать, что любит ее. Хотя бы приласкать. Хотя бы коснуться руки. Андрея вся — как оголенный нерв, без кожи. Она не сводит глаз с матери. Ждет хоть малейшего знака. Христина отводит свой взгляд, она смотрит в сторону. Тебе нечего ждать от меня. Меня нет. Я родилась на белый свет без имени. Я просто развалина. Сама ищи себе мать. Или Павла заставь — пусть найдет. Кого-нибудь из своих многочисленных любовниц, которые тут толкутся.

У него только одна любовница.

Да? Это Ина? Очень симпатичная. Она вполне может быть тебе матерью.

Ты не имеешь права так поступать, мамочка.

Я никому ничего не должна. Имею право на все. Имею право на свою беду и на свою болезнь.

Мама, у меня все болит. Все. На меня давит какая-то огромная тяжесть. Я даже думаю, что, как и ты, не смогу жить.