Математика любви - [153]

Мы ненадолго остановились в Гернике, чтобы пообедать, и прибыли в Бильбао в тот же вечер, но слишком поздно, чтобы заниматься чем-либо еще, кроме поисков гостиницы, уютной и уединенной, которая, по моим представлениям, вполне бы нас устроила. Мы попросили возницу подыскать нам подходящее пристанище. Он свистнул лошадям, те быстрее побежали вниз по склону последнего холма, и мы въехали через ворота на извилистые улочки старого города.

Сквозь темноту аллеи Люси всматривалась в огни на большой площади.

– Это и есть собор?

– Да. Это значит, что мы с вами находимся совсем рядом с Санта-Агуеда.

Спустя мгновение она сказала:

– Я думаю, нам предстоит сделать очень много дел, если мы собираемся найти вашу дочь.

– Вы правы, это моя первейшая обязанность, – согласился я.

Не успел я вымолвить эти слова, как мне самому они показались холодными и бездушными, хотя и вполне соответствовали моим чувствам. Чтобы отвлечься, я поднял голову и с радостью увидел впереди храм Святого Антония, возвышавшийся, подобно часовому, возле въезда на мост, который вел в новую, современную часть города, и гостиницу под названием «Эль-Моро», которая и была целью нашей поездки.

Наши комнаты располагались рядом. Люси пригласила меня к себе и после того, как мы утолили любовный жар, легко и быстро, словно ребенок, уснула в моих объятиях. Она свернулась клубочком, прижавшись ко мне обнаженной спиной, и волосы ее разметались по подушкам, щекоча мое лицо. А я заснуть не мог, ведь завтра мне предстояло встретиться с Идоей.

Все эти годы я знал, что стал отцом ребенка, точно так же как знал, что когда-то и у меня была мать: их отсутствие в моей жизни служило для меня главным, хотя и достаточно абстрактным, свидетельством их существования. Мне казалось, что ребенок Каталины был последним, что связывало меня с моей любовью, с Испанией, с моим бурным прошлым, и именно поэтому Идоя занимала сейчас столь важное место в моей душе. Мой долг как отца состоял в том, чтобы обеспечить ей достойный уход и заботу, точно так же как я обязан был заботиться о своем поместье и земельных владениях Керси. И благодаря Люси я понял, что, находясь вдали от Идои, я не смогу выполнить свои обязанности перед ней, равно как не смогу навсегда оставить свое поместье. А потом, когда я прочел письмо Каталины, исполненное страстной тоски, порожденной великой любовью, то ощутил, что некоторая частичка этой тоски и любви поселилась в моем сердце. Теперь мысли мои занимала Идоя, как раньше Каталина, когда я принял решение отправиться в Испанию. Я лежал без сна, чувствуя, как дыхание Люси щекочет мою руку, и не мог более лгать самому себе в том, что я и страшился, и надеялся, что любовь Каталины спасет меня от долгих и холодных одиноких ночей в Керси и позволит мне остаться в Испании. Может статься, именно в этом и заключалась истинная причина моего решения отправиться в Испанию, и не исключено, что Люси поняла это раньше меня. Но тем не менее любовь, которую, как теперь мне было известно, она ко мне питала, не помешала ей поехать в Испанию вместе со мной. Что это было? Неужели она бескорыстно стремилась помочь мне обрести счастье, а вместе со мной – и Идое? А может, она подозревала или даже, в отличие от меня, твердо знала, что, только вернувшись к Каталине, я мог отдать последний долг своей старой любви, чтобы она упокоилась с миром, а на ее месте могла взрасти новая?

Уверенность, что именно так все и было, снизошла вдруг на меня, открылась с той очевидной внезапностью, с какой мужчина, выглядывающий из окна, подставляет лицо солнечному свету. Похоже, этот самый свет изменил все во мне и вне меня, и отныне я знал, что причина этого сейчас сладко спит в моих объятиях.

Люси пошевелилась, как если бы мои мысли проникли в ее сон, и я прижал ее к себе, с радостной болью сознавая, что она принадлежит мне, и еще более страшась потерять ее. Мне страстно хотелось увезти ее с собой в Керси, как никогда не хотелось возвращаться туда одному, но все равно эти дни тайного сладостного наслаждения в Испании действовали на меня, как хорошее вино. Я мечтал о том, чтобы Люси забеременела, мечтал о том, чтобы ощутить и почувствовать, как наша любовь растет и развивается в ней… Но одновременно я бы всегда помнил, что где-то вдали от меня живет и мой первый ребенок.

Заснул я очень нескоро. Но когда сон все-таки пришел, мне показалось, что я стал обладателем чудодейственного талисмана. Люси ровно дышала в моих объятиях, и никакие кошмары не потревожили покой, который я обрел в ее присутствии.

Утром меня разбудил шум, какой бывает только в гостинице, когда она просыпается ото сна: лязг бидонов с молоком, крики чаек и уличных торговцев, грохот колес и цокот копыт, выкрики кучера дилижанса и лай собак. Царившая вокруг суматоха живо напомнила мне «Лярк-ан-сьель», и я мысленно изумился тому, какие разительные перемены произошли за столь краткое время в моей жизни и жизни Люси.

Она по-прежнему лежала с закрытыми глазами, но я чувствовал, что она проснулась. Потянувшись с кошачьей грацией и непринужденностью, она повернулась ко мне, и я поцеловал ее в нос.