Математика - [2]

Илья Ильич настолько оторопел, что утратил на мгновение дар речи совершенно как Железнов. Похоже, он основательно запутался в расчетах, и чей-то строгий голос громко, как на партсобрании, повторил изнутри: "Запутались вы, Илья Ильич, сильно запутались. Некому было вас поправить до сегодняшнего дня, некому, но мы поправим, Илья Ильич, крепко вас поправим". С ужасом он заметил, что строгий голос раздается совсем не изнутри, а откуда-то со стороны окна. С трудом повернув голову, Илья Ильич разглядел две коренастые фигуры в строгих серых костюмах, стоящие прямо у его кровати.

-- Я, -- залепетал он, -- видимо в цифрах ошибся. Прошу извинить, неправильные, знаете ли, расчеты оказались, ложные. Порочащие основную линию. Готов понести ответственность...

-- Ай-яй-яй, -- поучительно сказал голос. -- Стыдно, товарищ, а еще старый большевик. Нехорошо. Притом в спецпансионате отдыхаете, на привилегированном положении.

-- Где ж оно, положение-то? -- хрипло проговорил Илья Ильич. -- Жрать один рис дают, простыни не меняют, холодно. Медсестра, сучка, хоть бы температуру померяла, что ли.

-- Жалуетесь, значит? -- голос сделался еще строже. -- Это мы учтем.

Фигура обмахнулась длинным мохнатым хвостом и стукнула копытом, видневшимся из-под серой брючины.

-- Ты не дрейфь, Ильич, -- вдруг сказал другой, и как-то доверительно всхрюкнул. -- И не такие проколы случались, верно? -- обратился он к напарнику.

-- И не говори, -- с легкой печалью ответил он. -- Вишь, один Ильич просчитался, другой теперь под себя ссыт. И так целую вечность. Жалко.

Ниночка принесла для Железнова судно, и фигуры почтительно пропустили ее.

-- А насчет смысла жизни, это ты прав, братуха, -- сказал хвостатый Илье Ильичу. -- Я и сам не раз задумывался. Сидишь тут, сидишь -- а жить-то когда? Вроде и не делаешь ничего, все равно маета сплошная что у вас, что у нас. Ошибся кто-то, видимо, в расчетах.

-- Так тогда ж калькуляторов не было, -- усмехнулся второй и, приобняв хвостатого за талию, добавил: -- Пошли. Дельце есть.

Последнее, что видел Илья Ильич, заключалось в чрезвычайно выразительном жесте, который сделал один из визитеров, щелкнув себя пальцем по небритой нижней челюсти.