Математические досуги - [40]

— Да, — думая, что он сейчас извинится, попрощается и уйдет.

Но он остался стоять, и мы продолжили разговор.

Он, как ему казалось, ловко попытался выведать мой статус. Я, внутренне усмехаясь, сообщила ему, что я замужем и даже сын имеется, просто пока я учусь, он живет в другом городе. От моего сообщения он слегка погрустнел, но не ушел.

Я ничего не могла понять: держалась я достаточно строго, оказалась замужней да еще и с ребенком — явно ведь, что не добыча — а он все равно не уходил.

Разговаривать с ним было приятно, у него был мягкий, слегка манерный и ироничный голос, да и выглядел он, повторяю, хорошо. Троллейбусы подходили редко, толпа была такой, что я никак не могла пробиться к дверцам, и тут, после очередного, безуспешно предпринятого мною штурма, он произнес:

— Вас кто-нибудь дома ждет?

— Нет, — с легкой заминкой ответила я, — я же здесь одна, я вам говорила.

— Тогда, может быть, пойдем погуляем? Еще не так поздно, чем здесь торчать, прогуляемся, а потом можно будет такси взять.

Идея мне понравилась, и мы отправились с ним по Садовой в сторону центра.

Оказалось, что зовут его Евгением. Представившись, он тут же сообщил, что его имя происходит от древнегреческого слова «жизнь». Ему очень шло его имя: он, и в самом деле, был полон жизни: подвижный, остроумный и веселый.

С ним было необыкновенно легко. Мы шли и болтали так, словно сто лет были знакомы — ни малейшего стеснения, пауз, которые нечем заполнить, натянутости.

— Слушай, давай перейдем на ты, — попросил он, — а то что же это, почти ровесники и выкаем друг другу.

— А как ты догадался, сколько мне лет?

— По косвенным уликам, — засмеялся он, — не беспокойся, ты на свой возраст не выглядишь. Невозможно поверить, что у тебя пятилетний сын: ты выглядишь, как девочка-подросток!

Так мы шли и шли, забыв, что собирались взять такси и отвезти меня домой, что ночь уже глухая, что транспорт уже не ходит, а в общежитии заперты двери.

В себя мы пришли, обнаружив, что находимся возле Белорусского вокзала и стоим в очереди на такси — все-таки подкорка сработала без нашего участия. Очередь была довольно длинная, в присутствии посторонних разговор увял сам собой, и вдруг Евгений сказал: -

Поехали ко мне. Общежитие заперто, тебе не откроют, а откроют — скандала не оберешься. Поехали.

В голосе его явно были слышны просительные нотки, а я заметалась и запаниковала внутри себя.

Как я могла так легкомысленно забыть обо всем и попасть в столь двусмысленную и даже опасную ситуацию? Я не понимала, что двигало мной и стояла в растерянности и даже страхе. А вдруг он преступник — мало ли обаятельных убийц?!

Я посмотрела на него — он не был похож на преступника, но легче мне от этого не стало. Я молчала, он выжидательно смотрел на меня.

— Поехали? — одними губами спросил он.

Я вздохнула, собралась с духом и промолвила:

— Мы с тобой взрослые люди, ты же понимаешь, о чем я сейчас думаю.

— Понимаю. Я не трону тебя, обещаю. Просто я не могу сейчас остаться один, понимаешь? Только скажи — возьму такси и отвезу тебя, куда скажешь. Но я тебя просто прошу — поедем ко мне!

В такси я ехала, вся сжавшись, и так же, вся сжавшись, я зашла следом за ним в подъезд. Квартира была на втором этаже, мы вошли, и я слегка перевела дух: дверь из прихожей в комнату была открыта, и были видны куклы, сидящие в ряд на шкафу. Вряд ли преступник привел бы свою жертву в квартиру, где живет его, или чей-то еще, ребенок.

Квартира была однокомнатная, никаких других следов ребенка не было, никого, вообще, больше не было, и я спросила у него, что это за квартира. Оказалось, что он ее снимает у своей кузины и живет сейчас один, но что он женат, есть сын, а жена уехала в другой город, к матери, потому что они поссорились.

Я была вся зажата и боялась сделать лишнее движение и произнести лишнее слово. Он достал из шкафа бутылку и сказал:

— Черри-бренди! Ты говорила, тебе нравится. Идем на кухню — посидим и выпьем.

Подошел он при этом ко мне очень близко, и я внутренне просто отпрыгнула от него, заверещав, что пить не буду.

— Что ж ты такая напуганная, — засмеялся он, — не собираюсь я тебя спаивать. Не хочешь пить — не пей.

Остаток ночи мы просидели на кухне. Пили черри-бренди, настоящий, английский, пили чай, что-то ели и разговаривали-разговаривали… Давно я ни с кем не разговаривала так много и откровенно.

Вдруг мы обнаружили, что ночь прошла, что вовсю светит солнце и птицы подают голоса. Ух, ты, ночь прошла. Спать, спать!

— Сейчас я постелю, посиди здесь, — с этими словами он ушел в комнату.

А теперь пусть кто-нибудь объяснит мне, почему я не ушла. Уже ходил транспорт, пока бы я доехала, открыли бы дверь общежития — никто бы и не узнал, когда я вернулась. Произошло то же самое, что и в момент, когда было решено, что я еду учиться в Москву — ступор и отсутствие мозговой деятельности.

Я тупо сидела на кухне, он позвал меня из комнаты, я пошла на его зов и увидела, что мне он постелил на тахте, а себе бросил на пол спальный мешок, какой-то необычный, яркий, ненашенского вида.

— Американский, — объяснил он, — друзья подарили.

Это был еще один признак какой-то иной жизни, с друзьями-американцами, разговорами на небытовые темы, с ночными посиделками… Я хотела такой жизни, хотя и понимала, что моя, наверное, не хуже, просто выглядит не так нарядно, но уж что она спокойнее и надежнее — это было точно.