Мать ветров: рассказы - [66]

Какое удивительное явление этот маленький ребенок! Он обладает своим собственным Я, но, кроме этого, в нем смешались еще два Я. В нем — его мать и его отец, и кто знает, сколько чего в нем еще есть! Все это тесно переплелось, смешалось и дало миру новую жизнь. Какой будет эта жизнь? Никто не может ответить на этот вопрос. Когда я смотрю на малыша, который сейчас радостно гулькает, потом смеется и с увлечением принимается сосать большой палец маленькой ножки, я вижу, что у него моя улыбка, мой подбородок, губы и лоб. Брови и глаза у него, как у матери, и уши такие же, но все это, несмотря на сходство, не совсем такое, как у меня и у его матери. Похоже, но не то. Не совсем то. Просто похоже. В каждой черте крохотного личика сквозит что-то новое. Новое выражение лица, повое лицо! И мы почти с удивлением смотрим на это новое лицо, а оно смотрит на нас. Может быть, в нем заключена гордость индусской культуры, может быть, в нем честолюбивые устремления отца смешиваются с простотой и нежностью матери? Никто не может ответить на этот вопрос. Ребенок — новое, создавшееся из старого, как разные сочетания молекул металлов дают в результате новый металл, и трудно заранее сказать, каким этот металл будет.

Когда человек видит что-нибудь новое, незнакомое, он всегда пытается найти в нем черты старого и привычного.

Так бывает всегда. Наверное, поэтому я и ищу в сыне свои черты, стараюсь сам заполнить красками этот набросок. Многие наброски в мире заполняются таким образом, так создастся прошлое, настоящее и будущее. Мир ребенка населен красками самых различных оттенков, некоторые из них смешиваются сами, другие смешивают мать и отец, а кое-что и он сам. Так постепенно набросок превращается в портрет. Но окончательно завершить его никогда не удается, ведь смерть — это тоже краска, только черпая, поэтому никто не может положить последний мазок на судьбе человека или на судьбе вселенной — нет и не может быть последнего звена в цепи прогресса.

Когда же появляются первые краски? Вот малыш заплакал, и няня дает ему полакомиться медом — это кисть делает первые мазки. А вот он впервые надел одежду… Мать поет ему колыбельную на родном языке… Отец в шутку пробует говорить с ним по-английски, а друг отца — мусульманин — берет его на руки и подолгу гуляет с ним… Так, мазок за мазком, набросок заполняется красками. Прошлое старо, настоящее неудовлетворительно, а будущее… Каким оно будет? К чему идет мой сын?

Вопрос этот далеко не нов. Этот вопрос встает перед человечеством каждое столетие, каждый год, каждый день, каждый час и каждое мгновение. Что несет в себе каждое новое мгновение, которое переступает линию горизонта, выразителем какого исторического явления пришло оно в этот мир? Кто может сковать пламя, кто может обуздать его языки? Может быть, перед простыми людьми, перед каким-нибудь Имам-уд-дином или Ганга Рамом этот вопрос вообще не встает. Сын Имам-уд-дина будет Фатах-уд-дином, а сына Ганга Рама назовут Джамна Рам. Так бывает всегда — новое связывают со старым, и это так легко. Старое — это давно знакомая и понятная повесть, старое — это нечто испытанное и уже пережитое, старое — это нечто завершенное. Все, что было в нем хорошего и плохого, уже осмыслено, все теперь так легко и хорошо, что мир охотнее всего занимается старым и старается потихонечку удавить стремление к новому, и правду, и добро, и прогресс.

Может быть, и я должен поступить так. Но я до сих пор еще не освоился с ребенком и боюсь даже прикоснуться к этому наброску, боюсь сделать решительный мазок. Взять хотя бы имя ребенка. Родные мне покою не дают, жена каждый день пристает — как его зовут? Да назови же его как-нибудь, дай ему имя, говорят мне. Имя? — думаю я, — как я дам ему имя? Начать с того, что я не имею никакого права делать это! Ну как я могу навязать другому имя, выбранное на мой вкус?! Все это очень сложно… Предположим, что я все же решился сделать эту глупость. Как же мне назвать ребенка? Его бабушке нравится имя Ширван Кумар. Его матери нравится имя Дулин Сингх. Мне самому нравятся три имени: Ранджан, Ислам и Генри. Все три имени чудесно звучат, по крайней мере так мне кажется. Однако звучание еще не решает дела — с именами связаны осложнения политического и религиозного характера. О, если б нашлось имя, свободное от всех этих осложнений, такое имя, которое просто отражало бы характер человека, носящего его! Так пет же! Ранджан — это индус, Ислам — мусульманин, а Генри — христианин. И почему люди так ограничили выбор имен! Так и кажется, что это не имена, а петли, которые всю жизнь висят на шеях людей. Я хотел бы дать своему сыну свободное имя, а не имя, несущее в себе политическое, религиозное или общественное рабство. Да, по как же все-таки назвать ребенка? Как только дело доходит до решения этого вопроса, в доме начинаются ссоры, грызутся родные, вмешиваются друзья… А я думаю: «Зачем я стану вообще давать ему имя; вот вырастет большой и сам выберет то, которое ему понравится. И пусть он тогда зовется Хари, Рам, Камал Гандхар или Абдул Шукур — не все ли равно?»