Мать ветров: рассказы - [14]

Мы откидываем сетчатый полог палатки. В руках у нас пиалы с дымящимся кофе, за плечами ружья. Мы выглядываем наружу. Всюду снег. Воздух недвижим. Небо чистое. Медленно, не торопясь, мы пьем кофе, а потом, надев поверх кожаных ботинок неуклюжие сапоги, сплетенные из рисовой соломы, отправляемся на поиски дичи. Ее здесь сколько душе угодно — дикие козы, медведи, мускусные олени, волки. Последние, между прочим, занимаются тем, что охотятся на сбившихся с пути усталых охотников. И часто ночной порой несчастный сторож, оставленный стеречь палатку, и его отважная собака, сидя у пылающего костра, с отчаянием смотрят друг на друга. За стенами палатки в непроглядной тьме свистит ветер, воют волки. Затем вдруг раздается ужасный, леденящий душу грохот падения снежного обвала, который словно заполняет собой всю вселенную. Потом наступает безмолвие — великое безмолвие, смерть и покой. Охотник не вернулся, охотник никогда больше не вернется. Гоняясь за дичью, он сам стал добычей! Кости его погребены глубоко под огромной толщей снега, а над его снежной могилой пляшут волки!

Но не беспокойся, друг! Мы живы, здоровы и невредимы и успели уже промыслить около дюжины медведей, мускусных оленей и волков!

Ниже, к западу, в каких-нибудь двух милях от того места, где мы раскинули охотничий лагерь, находится очаровательное место Гурджан. Никогда в жизни не приходилось мне видеть более прелестного местечка. До него не будет и двух миль, но как тяжела туда дорога! В некоторых местах так скользко, что если путник поскользнется и не сумеет удержать равновесия, то в мгновение ока он оказывается на дне глубокой, в несколько сот футов глубиной, засыпанной снегом пропасти. Правда, к этому времени мы уже успели в какой-то мере познакомиться с дорогой, но из-за постоянных снегопадов и дождей нам каждый день приходится прокладывать новую тропинку. Сколько ни привыкай, но даже, когда спокойно и неторопливо продвигаешься вперед и взгляд ненароком скользнет вправо или влево, то по всему телу невольно пробегает дрожь при виде разверзшихся у ног бездонных пропастей!

В летнюю пору не найти, пожалуй, лучшего места для отдыха, чем Гурджан. Удивительно, что тысячи пилигримов, которые каждый год направляются к Гульмаргу,[14] даже и не подозревают, что оттуда до Гурджана рукой подать. В Гурджане повсюду видны лежащие на горных вершинах шапки снега, а между гор втиснуты ровные низины, на которых летней порой растет нежная и мягкая, словно шелк, трава. Кое-где, в лощинах между горами, высятся кряжистые массивные тунговые деревья, которые в ливень и снегопад отлично заменяют путнику палатку.

Здесь есть пять озер — они невелики и удивительно красивы! Самое большое из них называется Нандан Сар. Площадь его — мили две с половиной на три. Поверхность его десять месяцев в году бывает закована льдом, но в ту пору, когда мы увидели его, оно представляло собой ровную темно-синюю гладь в оправе берегов, усыпанных яркожелтыми цветами. Озера эти, очевидно, одни из наиболее высокогорных в мире, напоминают о тех временах, когда вся земная поверхность была скрыта под водой. Много позже, когда исполины Гималаи постепенно поднялись ввысь, озера эти так и остались на их вершинах в глубоких расселинах.

Зрелище солнечного заката над Нандан Сэром необычайно величественно и прекрасно. Ничего подобного не увидишь даже на озере Дал или на озере Дуллар.[15] Здесь нет ни отелей, ни охотничьих домиков, ни пилигримов, ни автомобилей. Здешние дороги трудно проходимы, и доступными они бывают только три-четыре месяца в году. По этим дорогам трудолюбивые пастухи-кочевники пригоняют свои стада на тучные пастбища Гурджана, но уже в первую неделю августа они спешат возвратиться с ними вниз в долины, к обжитым местам. Редко-редко забредет сюда какой-нибудь паломник, заядлый охотник или любитель уединения! Мало кому из них посчастливится уйти отсюда живым и невредимым. Тут же, где-нибудь под снежной толщей, в желудке волков или возле кряжистых могучих тунговых великанов они находят свою могилу! В этом отношении за Гурджаном с давних пор укрепилась недобрая слава. Что касается пастухов, то они почитают Горного духа, владыку Гурджана. Он обитает на вершине горы, где мы разбили наш лагерь. Таинственного владыку Гурджана никому еще не удавалось видеть, однако говорят, что он терпеть не может чужеземцев, путешественников и паломников Он не хочет, чтобы в его владениях жил кто-нибудь, кроме горных пастухов, которые поклоняются ему. Пастухи знают, что когда горный дух Гурджана разгневается на кого-нибудь, то наказывает его смертью. Если же он кем-то доволен, то прибавляет молока в вымя его коз, покрывает его овец нежной, красивой, шелковистой шерстью и бережет его стадо в снегопад, бурю и ураган!

Был один из тех восхитительных вечеров, которыми так славится Гурджан. Я, Джагдиш и Рива (охотник-горец, которого мы захватили с собой из Тераи[16]), всласть поохотившись, возвращались в свой лагерь и по дороге решили сделать привал возле озера Нандан Сар. Солнце уже клонилось к западу. Воздух был столь неподвижен, что, казалось, легкий выдох и тот мог бы взволновать плавно опускавшиеся на землю легкие снежинки. Над вершиной Гурджана нависали ослепительно сверкающие белые облака. При взгляде на облака и заходящее солнце могло показаться, что на голубом основании сказочно-прекрасного дворца возвышается золотая колонна и подпирает собой белую мраморную арку. Джагдиш швырнул в спокойную синь озера камешек. Поверхность воды затрепетала, прекрасный сказочный дворец и золотая колонна заколыхались и разбились на тысячи алмазных осколков! Сталкивались и разбивались друг о друга мириады солнц. Протянув руку, Джагдиш сорвал целый пучок яркожелтых цветов и сделал из них букетик. Прикрепляя его к петлице своей куртки, он воскликнул: