Мать - [5]

Глядя на сына, Фумиэ почувствовала, как у неё комок к горлу подкатывается. Ей были так понятны его переживания! Теперь она упрекала себя, что не прервала раньше разговор с Токико и заставила сына так долго ждать.

— Ты уж извини меня, пожалуйста, за опоздание, — промолвила она наконец, пытаясь подбодрить его, и отодвинула сёдзи, отделявшие кухню от жилой части комнаты.

На полу на чистой постели в глубокой задумчивости лежал Уэхара. При звуке отодвигаемой сёдзи он взглянул на Фумиэ, и глаза его засветились радостью.

— А, это ты! — приветливо сказал муж, не вставая с постели.

На обеденном столике у его изголовья стояли пиалы на шесть человек, покрытые белой салфеткой. При виде их Фумиэ вновь почувствовала себя виноватой. Нетронутая посуда под белой салфеткой как будто упрекала её в невнимании к сыну — не надо было так долго сидеть у Токико. Фумиэ не раз просила, чтобы обедали без неё, если она запаздывает: ведь дети уже взрослые, а больному необходимо вовремя питаться. Но Уэхара упрямо ждал жену, то ли из чувства благодарности, то ли из чувства долга.

Кацуё работала в центре города и тоже ещё не пришла. Она часто возвращалась поздно вечером, задерживаясь на собрании кружка или на заседании правления землячества окончивших высшее среднее женское училище города Надзэ. А иногда по дороге домой заходила в небольшую типографию, где имела дополнительный заработок. Кацуё нередко опаздывала даже к ужину. А ужин в тесном семейном кругу был для них, живших вдали от родного края, самой большой радостью.

Фумиэ торопливо снимала пальто. «Как всё-таки хорошо дома!» — подумала она, и её охватило радостное волнение. Мелькнула было мысль о намёках Токико, но сейчас они вызывали у неё лишь улыбку.

Уэхара укоризненно-строго посмотрел на Хироо, который с унылым видом, понурившись, вошёл следом за матерью. Однако отец не стал сразу упрекать его: не хотелось портить настроение жене. Да и боялся, что, если начнёт бранить сына перед едой, испортит аппетит себе и другим.

Фумиэ надела фартук и собралась уже разливать суп, как вошла бодрая и довольная Кацуё. Она выглядела лет на двадцать пять. Стройная и тонкая, рос-том чуть выше Фумиэ, точёное лицо, большие чёрные сияющие, как два драгоценных камня, глаза.

С появлением Кацуё в тесной, неприхотливо убранной комнате, казалось, стало светлее. Она наполнилась приятным ароматом, будто бросили в неё чудесный букет цветов.

— Ой, как ты вовремя пришла! — с радостной улыбкой встретила её Фумиэ.

— Сегодня у меня получка, вот я и поторопилась домой. А кроме того, мне нужно сделать срочный заказ для типографии.

У неё был приятный грудной голос. Приход Кацуё поднял всем настроение. Она присела, не снимая пальто, достала из кармана костюма конверт с деньгами и положила его у изголовья Уэхары.

— Вот, зятёк, пожалуйста. Извините, что немного…

— Спасибо. Даже неудобно, что ты всегда всё отдаёшь…

Уэхара с благодарностью посмотрел на Кацуё и, протянув худую, как восковая свеча, руку, взял конверт и засунул его под тюфак. Кацуё же, повернувшись к Фумиэ, сказала:

— Да, вот ещё что! Сегодня мне на работу звонил дядя. Говорит, что скоро в Токио приедет папа по служебным делам… Он хочет воспользоваться этим, чтобы повидаться с нами.

— Что ты говоришь! Папа едет?

Фумиэ застыла с поварёшкой в руке и многозначительно с горькой усмешкой взглянула на сестру. Волна беспокойства и какого-то безотчётного, почти детского страха перед властью отца захлестнула её. А Кацуё ответила ей безмятежной, открытой улыбкой.

— Узнаю отца: он, как всегда, действует не прямо, а обходными путями — предупреждает нас через дядю…

Фумиэ почувствовала, как учащённо бьётся её сердце. Да, ей нужно набраться смелости и встретиться с отцом, против воли которого она когда-то посмела пойти.

Уэхара вдруг сильно закашлялся. Бросив взгляд на миску, над которой поднимался пар, Фумиэ вспомнила, что суп остывает, и стала разливать его по чашкам.

Уэхара встал с постели и присел к столику.

— Ну, давайте кушать, — сказала Фумиэ, и изголодавшиеся дети набросились на запоздавший ужин.

Взяв палочки для еды, Кацуё спросила Фумиэ:

— Каким образом папа оказался в гражданском управлении или как там его называют?

— Кто его знает… Мы считали, что ему лучше остаться директором начального училища… По-видимому, чиновники гражданской администрации больше получают.

— Да, брат часто пишет оттуда, что на жалованье учителя начальной школы не проживёшь. Похоже, что жизнь на Амами гораздо хуже, чем мы представляем её себе здесь. Письма моих подруг с Амами полны такой безнадёжности, что читать тяжело…

Опустив глаза, она замолкла. Красивые брови Кацуё сошлись, как тучи перед грозой. Её чувства, которые она пыталась скрыть, выдавала сердитая глубокая складка, появившаяся между бровей.

Отец и дети тоже ели молча. Все сидели задумавшись. И Фумиэ не проронила больше ни слова. Мысли её унеслись к далёкой родине, образ которой стоял у неё перед глазами.

По окончании войны в городе Надзэ американские оккупационные войска открыли отделение общего для островов Амами и Окинава управления гражданской администрации. С февраля 1946 года связь этих островов с главными островами Японии была запрещена. А они не имели своей промышленности. До войны в Надзэ существовала шёлковая фабрика, которая выпускала осимскую чесучу, но и она была разрушена, а строительных материалов для её восстановления негде было взять. Лишились они и продовольствия, прекратилась торговля сахаром. Невозможно стало купить рису. Рамьше всё это острова получали из центральных районов префектуры Кагосима. Сейчас же их связь с Японией поддерживали лишь рыбацкие суда, занимавшиеся контрабандной торговлей. Обычной пищей для островитян стали плоды саговой пальмы да батат. Не хватало не только продуктов. Не было ни одежды, ни жилья. Спасаясь от голода, молодые девушки уезжали с Амами на Окинаву, в Наха в надежде найти там работу и в конце концов превращались в проституток или, как их стали называть, «пампан». Молодые парни, чтобы заработать на жизнь, нанимались грузчиками, чернорабочими, а то и «охотниками за военными кладами» — они разыскивали на дне моря снаряды, взрывчатку, боеприпасы, попавшие туда во время войны, а затем поднимали всё это на сушу. А некоторые парни становились карманниками и грабителями. В Наха к пришельцам с островов Амами относились, как к корейцам в Японии, и называли их презрительно «амамимоно».