Мать - [24]

- Помню, помню! - задумчиво сказала мать, боком подходя к столу. Села и, глядя на Егора печальными глазами, медленно протянула: - Ай-ай-яй! Сашенька-то? Как она дойдет?

- Устанет! - согласился Егор. - Тюрьма ее сильно пошатнула, раньше девица крепче была… К тому же воспитания она нежного… Кажется, - уже испортила себе легкие…

- Кто она такая? - тихо осведомилась мать.

- Дочь помещика одного. Отец - большой прохвост, как она говорит. Вам, мамаша, известно, что они хотят пожениться?

- Кто?

- Она и Павел… Но - вот, все не удается, - он на воле, она в тюрьме, и наоборот!

- Я этого не знала! - помолчав, ответила мать. - Паша о себе ничего не говорит…

Теперь ей стало еще больше жалко девушку, и, с невольной неприязнью взглянув на гостя, она проговорила:

- Вам бы проводить ее!..

- Нельзя! - спокойно ответил Егор. - У меня здесь куча дела, и я с утра должен буду целый день ходить, ходить, ходить. Занятие немилое, при моей одышке…

- Хорошая она девушка, - неопределенно проговорила мать, думая о том, что сообщил ей Егор. Ей было обидно услышать это не от сына, а от чужого человека, и она плотно поджала губы, низко опустив брови.

- Хорошая! - кивнул головой Егор. - Вижу я - вам ее жалко. Напрасно! У вас не хватит сердца, если вы начнете жалеть всех нас, крамольников. Всем живется не очень легко, говоря правду. Вот недавно воротился из ссылки мой товарищ. Когда он ехал через Нижний - жена и ребенок ждали его в Смоленске, а когда он явился в Смоленск - они уже были в московской тюрьме. Теперь очередь жены ехать в Сибирь. У меня тоже была жена, превосходный человек, пять лет такой жизни свели ее в могилу…

Он залпом выпил стакан чаю и продолжал рассказывать. Перечислял годы и месяцы тюремного заключения, ссылки, сообщал о разных несчастиях, об избиениях в тюрьмах, о голоде в Сибири. Мать смотрела на него, слушала и удивлялась, как просто и спокойно он говорил об этой жизни, полной страданий, преследований, издевательств над людьми…

- Но - поговоримте о деле!

Голос его изменился, лицо стало серьезнее. Он начал спрашивать ее, как она думает пронести на фабрику книжки, а мать удивлялась его тонкому знанию разных мелочей.

Кончив с этим, они снова стали вспоминать о своем родном селе: он шутил, а она задумчиво бродила в своем прошлом, и оно казалось ей странно похожим на болото, однообразно усеянное кочками, поросшее тонкой, пугливо дрожащей осиной, невысокою елью и заплутавшимися среди кочек белыми березами. Березы росли медленно и, простояв лет пять на зыбкой, гнилой почве, падали и гнили. Она смотрела на эту картину, и ей было нестерпимо жалко чего-то. Перед нею стояла фигура девушки с резким, упрямым лицом. Она теперь шла среди мокрых хлопьев снега, одинокая, усталая. А сын сидит в тюрьме. Может быть, он не спит еще, думает… Но думает не о ней, о матери, - у него есть человек ближе нее. Пестрой, спутанной тучей ползли на нее тяжелые мысли и крепко обнимали сердце…

- Устали вы, мамаша! Давайте-ка ляжем спать! - сказал Егор улыбаясь.

Она простилась с ним и боком, осторожно прошла в кухню, унося в сердце едкое, горькое чувство.

Поутру, за чаем, Егор спросил ее:

- А если вас сцапают и спросят, откуда вы взяли все эти еретицкие книжки, - вы что скажете?

- «Не ваше дело» - скажу! - ответила она.

- Они с этим ни за что не согласятся! - возразил Егор. - Они глубоко убеждены, что это - именно их дело! И будут спрашивать усердно, долго!

- А я не скажу!

- А вас в тюрьму!

- Ну, что ж? Слава богу - хоть на это гожусь! - сказала она вздыхая. - Кому я нужна? Никому. А пытать не будут, говорят…

- Гм! - сказал Егор, внимательно посмотрев на нее. - Пытать - не будут. Но хороший человек должен беречь себя…

- У вас этому не научишься! - ответила мать усмехаясь. Егор, помолчав, прошелся по комнате, потом подошел к ней и сказал:

- Трудно, землячка! Чувствую я - очень трудно вам!

- Всем трудно! - махнув рукой, ответила она. - Может, только тем, которые понимают, им - полегче… Но я тоже понемножку понимаю, чего хотят хорошие-то люди…

- А коли вы это понимаете, мамаша, значит, всем вы им нужны - всем! - серьезно сказал Егор.

Она взглянула на него и молча усмехнулась.

В полдень она спокойно и деловито обложила свою грудь книжками и сделала это так ловко и удобно, что Егор с удовольствием щелкнул языком, заявив:

- Зер гут! как говорит хороший немец, когда выпьет ведро пива. Вас, мамаша, не изменила литература: вы остались доброй пожилой женщиной, полной и высокого роста. Да благословят бесчисленные боги ваше начинание!..

Через полчаса, согнутая тяжестью своей ноши, спокойная и уверенная, она стояла у ворот фабрики. Двое сторожей, раздражаемые насмешками рабочих, грубо ощупывали всех входящих во двор, переругиваясь с ними. В стороне стоял полицейский и тонконогий человек с красным лицом, с быстрыми глазами. Мать, передвигая коромысло с плеча на плечо, исподлобья следила за ним, чувствуя, что это шпион.

Высокий, кудрявый парень в шапке, сдвинутой на затылок, кричал сторожам, которые обыскивали его:

- Вы, черти, в голове ищите, а не в кармане! Один из сторожей ответил:

- У тебя в голове, кроме вшей, ничего нет…