Мастейн. Автобиография в стиле хэви-метал - [12]

Я не говорю это с гордостью. Просто именно так все и было. Мне требовались наличные, и это был самый простой и самый эффективный способ их заработать. Более того, следует принять во внимание культурную и политическую обстановку того времени.

Говоря об отношениях, конец 70-х был довольно либеральным временем. Я не вижу ничего особенно опасного или аморального в употреблении или распространении наркотиков. Учитывая мое происхождение и семейную историю, это неудивительно.

Мы назвали группу Panic. Я даже толком не помню, почему, возможно просто потому, что это звучало круто, дико и анархично. Наше первое выступление состоялось в Дана-Пойнт, на вечеринке, устроенной моим кузеном Джоном. Это было нечто вроде импровизированного выступления. Дейв Хармон не смог сыграть тем вечером, поэтому мы взяли ему на замену барабанщика по имени Майк Лефтвич. Мы неплохо отыграли, и понравились публике. Сет-лист был случайным набором песен, которые я слышал на различных пивных вечеринках — Def Leppard, Scorpions, Judas Priest, вместе с некоторыми малоизвестными вещами, которые мне нравились, вроде Budgie и Сэмми Хагара (в качестве сольного исполнителя). Все разошлись не на шутку, и к концу вечера квартира стала напоминать атмосферу оргии, с пьяными девушками, избавлявшимися от одежды и занимавшимися сексом с парнями из группы.

Я не мог быть более счастливым.

Тем не менее, следующий день принес ужасные новости. После вечеринки все члены группы разбрелись кто куда. Майк уехал с другом по имени Джо, великодушным, скромным парнем, который на концерте выступал в роли нашего звуковика. По пути домой, на шоссе Пацифик Кост, к югу от пирса Хантингтон-Бич, Майк и Джо попали в страшную аварию. Я получил эти новости от Тома Квеке, проступившие сквозь дымку утреннего похмелья. “Джо заснул за рулем” — сказал он, его голос дрожал. “Они оба мертвы”.

В семнадцать лет ты не проводишь мгновенно причинно-следственные связи между алкоголем и смертью, но я начал понимать, что у образа жизни, который я вел, и временами любил вести, были свои последствия. С одной стороны, когда я пил, я, как правило, становился действительно жестоким. Трава обладала успокаивающим, почти снотворным действием. Однако алкоголь вызывал гнев. Мне было примерно шестнадцать, когда я впервые допился до потери сознания. И это было не в последний раз. Неизменно мое настроение становилось мрачным в таких случаях. У меня никогда не было намерений сделать кому-нибудь больно. Это было не так, будто я вскакивал, открывал первое попавшееся пиво с целью подраться с кем-нибудь к концу вечера. Моя мотивация была гораздо проще: чувствовать себя хорошо и найти кого-то, кто хотел откровенно посочувствовать мне. Как правило, этим планам было не суждено сбыться.

Скажем так: я не попадал в неприятности каждый раз, когда пил, но каждый раз, когда я попадал в неприятности, я был пьян. Это уж точно. Курение травы было абсолютно иным опытом. Я просыпался утром, скуривал косячок, смотрел MTV, пел вместе с Битлз, играл немного на гитаре, дремал и просыпался днем. И никакого ущерба.

Все это было постоянно-расширяющимся действием: музыка, образ жизни, наркотики, секс. Долгое время я был неспособен признать даже малейшую вероятность того, что у меня могут возникнуть проблемы со злоупотреблением психоактивными веществами. Я смотрел в зеркало и видел типичную рок-звезду. Отчасти животное. Лишь спустя много лет я взглянул на это и увидел нечто иное: “О, Господи. Я не Кит Ричардс. Я Отис из Мейберри! Чертов алкаш!”

На это потребовалось время. Трава была по большей части социально принятым наркотиком в 70-х; в меньшей степени так было и с кокаином, хотя я избегал его поначалу, потому что он был связан с моей точки зрения с дискотечным движением, а также с музыкой хаус и техно. Кокаин был для поклонников Village People и Донны Саммер, или кисок, которых можно было увидеть на концерте Flock of Seagulls. Для любителей металла, особенно для металлистов, существовала выпивка и наркотики.

Жесткие штуки.

Через несколько дней после аварии Дейв Хармон и я подошли к дому Майка и попытались поговорить с его семьей. Мы неловко выразили свои соболезнования, и они любезно их приняли, но это была болезненная встреча. Я предполагаю, в какой-то степени они обвиняли нас за то, что произошло с Майком, если не по какой-либо другой причине, то из-за его связи с группой. Кто-то же должен быть виноват, правильно? Разве не такими обычно бывают последствия трагедий?

Мы попытались реанимировать группу, даже отыграли несколько концертов в Дана-Пойнт, Хантингтон-Бич, и прилегающих районах в ближайшие пару месяцев. Но дух группы был утрачен; слишком большой груз лежал на наших плечах, слишком многое напоминало о том, что случилось. Слишком большая вина, может быть. Я могу лишь говорить за себя, и на мой взгляд все было не так. Родство, которое движет группой в годы становления, было утрачено. Мы недостаточно нравились друг другу, и не сильно этого хотели.

Употребление наркотиков в Panic было обычным явлением. Я принимал наркотики с членами группы, предлагая людям музыку, находясь под кайфом из собственных запасов…двигаясь по спирали вниз по пути наркотиков и алкоголизма. Даже величайший из бонусов — случайный, беспорядочный секс, начал терять свой блеск. Однажды я сказал Мойре, что у меня есть мечта заняться сексом втроем с ней и одной из ее лучших подружек (кстати, это было правдой); в тот день, когда я пришел домой с репетиции, Мойра и Пэтти стояли у моего крыльца, голые и улыбающиеся, ожидающие моего прибытия. Можно разумно утверждать, что подобное приветствие повысило бы настроение любому здоровому американскому мужчине. Так и было…некоторое время.