Мастерская подделок - [5]
Смирниот имел от первого брака сына по имени Альзир. Тот был страстно влюблен во Флоринду и по сотне раз на дню со вздохами бросался к ее ногам. Однако же Флоринда была добродетельной женой, ибо страшно боялась своего смирниота. Однажды, когда Альзир, стоя на коленях перед Флориндой, умолял ее утолить его желания, смирниот неожиданно вошел к ней. Не успел он наброситься на Альзира, как тот вскочил и умчался с быстротою молнии. Разгневанный смирниот устремился ко Флоринде, выколол ей глаза, оттаскал за волосы, а потом задушил. Будь Флоринда виновна, ей бы наверняка достало хитрости и она бы не позволила застать себя врасплох. Впрочем, несмотря на свою невинность, она неизбежно была бы осуждена. «Так вот как обходятся с добродетелью», — подумала я, со всех ног убегая от сторожевых псов, которых смирниот пожелал на меня натравить. Добравшись до порта, вся растрепанная и запыхавшаяся, я укрылась в лавочке одного ломбардца. У меня не было ничего, кроме перстня с изумрудом, и хоть я поклялась Флоринде хранить его вечно, эта милейшая подруга, увы, не смогла пообещать, что я никогда не останусь без куска хлеба. Поэтому я скрепя сердце рассталась с драгоценностью, которая была мне так дорога. Ломбардец дал десятую долю ее стоимости, ибо это был очень честный ломбардец, но, поскольку изумруд имел большую цену, сумма все равно оказалась довольно приличной. Я взошла на борт судна, направлявшегося в Неаполь. Позднее я узнала, что смирниот так ловко выкрутился, что даже не предстал перед судом. Я также выяснила, что впоследствии он женился на особе, спавшей со всеми его лакеями, тогда как он сам этого не замечал. Ну а юный Альзир столь хорошо и столь быстро бегал, что добрался до самой Армении. Первая же особа, представшая его взору, оказалась весьма красивой девушкой. Он тут же влюбился и взял ее в жены. Она родила ему такое великое множество детей, что он вскоре разорился, ну а его жена с каждым днем становилась все уродливее.
На борту корабля оказался некто Сантолеоне, который был весьма занятным человеком. Как вы и сами хорошо знаете по нашей поездке из Кадиса в Буэнос-Айрес, на судне принято рассказывать истории, разгоняющие скуку. Видя, что я уже в летах, и предположив, что я повидала свет, Сантолеоне попросил рассказать о своей жизни. Я так и сделала, ничего не упустив, и он немало подивился тому, что я испытала столько превратностей судьбы, но равновесие моей философии не было при этом поколеблено. Больше всего он изумился, что после всех своих злоключений я не нажила себе ни оглоеда, ни сифилиса. «Это необычный недуг, — сказал он, — хотя, впрочем, не смертельный. Я нашел средство для его лечения — припарки из мандрагоры и одуванчика». Тогда я рассказала Сантолеоне о том, как наш Панглос потерял ухо и глаз, и он пообещал восстановить их в изначальном состоянии. Сантолеоне поведал, что открыл также способ окрашивания мрамора, пересек Неаполитанский залив в карете, задумал памфлет против франкмасонов и написал очерк о перуанских инках. Он нашел способ зажечь вечную лампочку при помощи электричества, изготовил бумагу, подобную той, что делают в Китае, непромокаемую ткань из шерсти и шелка, а также гипсовую массу, позволяющую ваять скульптуры — долговечные, словно камень. Он знал философию, каноническое право, математику, механику, гидростатику, перспективу, геральдику, географию, анатомию, искусство фортификации и даже знал немецкий. Но все это — пустяки по сравнению с его остроумием, и всего за пару дней я убедилась, что Сантолеоне — самый приятный человек на свете. Он умел рассказывать как никто другой, и я слушала его с таким удовольствием, которого не испытывала никогда в жизни. Даже юная принцесса Масса-Каррара, некогда казавшаяся мне столь блестящей, теперь выглядела в моих глазах грубой крестьянкой. Не стану от вас скрывать, что Сантолеоне тоже явно заинтересовался моей особой, несмотря на мой возраст, и не считал меня недостойной своих шуток. Когда наше судно плыло в открытом море вблизи Салерно, Сантолеоне неожиданно сказал: «Давайте поженимся, мадам, и все оставшиеся дни будем смеяться вдвоем, как смеялись давеча». Я ему разъяснила, что мне девяносто лет и у меня всего ползада. «Экая важность! — возразил он. — Законы запрещают нам брать в жены слишком молодых девушек, но они не предусмотрели ничего подобного в отношении древних старух. Неужели вы строже самих законов? Что же касается состояния вашей кормы, давайте забудем об этом. Я никогда не слышал, что для ведения остроумной беседы необходимы обе половинки зада. Мы изо дня в день встречаем людей с целым и невредимым задом, которые не становятся от этого ничуть умнее. Ну и, ежели подобное заверение будет вам приятным, обещаю, дорогая подруга, всегда смотреть на вас только в профиль и с вашей выгодной стороны». Наконец Сантолеоне удалось так хорошо меня убедить, что уже через час я согласилась связать с его судьбой остатки своей. Когда я рассказала ему о собственном желании повидаться с вами, чело его несколько омрачилось. Я подумала, что мне это показалось, ведь мы всегда спешим объяснить слабостью собственных чувств все, что противоречит желаниям нашей души. Мы решили добраться до Рима в экипаже, дабы сначала получить наследство моего кузена, а затем вернуться и поселиться в Неаполе, где у Сантолеоне был собственный дом. Коль скоро меня слегка утомили путешествия, я собиралась пригласить вас всех к себе на этот клочок неаполитанской земли, ну а Кандид мог бы затем избавиться от клочка земли константинопольской. Поскольку Сантолеоне рассказал, что открыл способ выращивать тыквы без косточек, артишоки без ботвы и крыжовник без шипов, я ожидала чудесного урожая от наших будущих культур. Словом, я была на седьмом небе от счастья.
