Мастерская кукол - [134]

Но уже в следующее мгновение Айрис снова очутилась на полу. Сайлас опрокинул стул, навалился на нее и схватил за горло. Она попыталась сказать что-то еще, закричать или хотя бы застонать, но не смогла. Его железные пальцы так крепко сдавили ей шею, что Айрис могла только хрипеть, как кошка, на шее которой затягивают петлю.

Четырнадцатая мышь

Прошло два дня с тех пор, как Сайлас спускался к Айрис в последний раз. Наваждение растаяло, но раскаяние продолжало мучить его. Он хорошо помнил свои пальцы на горле Айрис, помнил, как она хрипела, задыхаясь, стараясь глотнуть воздуха. Только когда глаза ее закатились, он немного опомнился и, убрав руки, снова поставил ее стул вертикально. Ее хрип звучал упреком в его ушах. «Прости меня, прости… – бормотал он в панике. – Но ты сама виновата! Не нужно было меня злить!» Потом ее вырвало, и он очень осторожно и нежно стер с ее подбородка желтоватую нитку смешанной с желчью слюны. «Видишь, как я о тебе забочусь?» – сказал Сайлас, тщательно завязывая ей рот. Пятясь задом, он отошел к лестнице и, взявшись за перекладину, бросил на нее еще один обеспокоенный взгляд. Глаза Айрис были красными и метались из стороны в сторону, а с губ то и дело срывалось жалобное хныканье, но он был уверен, что с ней все будет в порядке.

Поднявшись наверх, Сайлас убрал написанное Айрис письмо в ящик буфета, хотя и знал, что оно никуда не годится. Из его затеи ничего не вышло, но он почему-то не решался его выбросить или сжечь.

Он, однако, не забыл, как Айрис на него смотрела и что она ему кричала. И этого воспоминания было достаточно, чтобы ему не хотелось видеть ее снова. Кроме того, Сайлас был занят. Каждое утро он внимательно просматривал газеты, пытаясь напасть на след Альби, или занимался изготовлением мышиного чучела: набивал ватой туловище, вставлял в глазницы черные стеклянные бусинки, продевал в лапы обернутую тряпками проволоку.

Работа успокаивала его. Чучело было почти неотличимо от живого зверька, и Сайлас почувствовал удовлетворение. Он ничего не забыл и ничему не разучился, а значит, он справится и с предстоящей работой. С главной работой своей жизни.

По поводу Марго он тоже больше не беспокоился. Расследование, если таковое и было начато, скорее всего заглохло. Полиция к нему больше не приходила, да и в газетах не появлялось никаких статей. Да и с какой стати властям его подозревать, если у них не было никаких доказательств – ничего, кроме свидетельских показаний Мадам, которые ни один здравомыслящий человек не принял бы всерьез. Констебль явился к его дверям, скорее всего, только потому, что был одним из клиентов «Дельфина». Несомненно, Мадам ему что-то пообещала, однако даже несмотря на это Сайлас обратил внимание на выражение глубокого скепсиса на его лице, да и свои вопросы блюститель порядка задавал ему исключительно для проформы. Если бы полиция действительно что-то подозревала, полицейских было бы несколько, они перерыли бы всю его лавку, нашли в подвале Айрис, а самого Сайласа отправили бы в тюрьму.

Подумав об этом, он сосредоточился на том, чтобы просунуть кусок мягкой проволоки внутрь мышиного хвоста. Сайлас был уверен, что о Мадам можно забыть – скорее всего, он больше никогда не услышит ни о ней, ни о Марго. И все же он не мог не думать о том, что могло бы случиться, если бы констебль не удовлетворился его ответами и не поверил в рассказ о котенке в клетке. Что, если бы он вошел в лавку, увидел нож у него за поясом, услышал крики Айрис? Сайлас очень старательно заметал следы, продумывал каждую мелочь, но сейчас он убедился – любой случайности вроде сегодняшнего визита полицейского и Мадам может оказаться достаточно, чтобы все пошло прахом. А что, если крики Айрис услышит какой-нибудь любопытный покупатель – горничная знатной леди или любящий совать нос в чужие дела мальчишка? А ведь оставался еще Луис, который должен был буквально со дня на день вернуться в Лондон. Что он предпримет, когда обнаружит, что Айрис бесследно исчезла?

Вытерев проступившую на лбу испарину, Сайлас поставил чучело мыши вертикально. Увы, несмотря на все старания, это определенно была не лучшая его работа, однако он все же вооружился иголкой и ниткой, чтобы зашить разрез на брюшке. Руки дрожали и не слушались, и он то и дело вонзал иглу слишком глубоко. В результате шов получился неровный и кривой, но он только вздохнул и не стал ничего переделывать. Обычно каждый следующий экспонат получался у него лучше, чем предыдущий, но об этом образце этого сказать было нельзя. Что с ним творится?..

Пытаясь уверить себя, что он относится к результатам своего труда чересчур строго, Сайлас взбежал на верхний этаж, где в спальне стояли на полке мышиные чучела, изготовленные им раньше. Первым делом он их сосчитал. Мышей было тринадцать – чертова дюжина, и Сайлас взял в руки свой недавний шедевр – рыжевато-коричневую мышь с крошечным розовым перышком на макушке – и исследовал зигзагообразный шов, восхищаясь аккуратными, ровными стежками. Чучело было выполнено превосходно! А теперь поглядим, с чего все начиналось, подумал он, снимая с полки свой самый первый экземпляр. Это была маленькая мышь, которая держала в лапах крошечную тарелку. К ее голове был приклеен клочок рыжего меха. В те времена у него еще совсем не было опыта, и теперь Сайлас отчетливо видел, что плохо набитое туловище обвисло, головка накренилась, а шкурка растянулась и повылезла.