Мастерская дьявола - [16]

А Мастерские радости — это была идея Сары.

Речь шла о наших калеках и дегенератах. При социализме они не смели свободно шляться повсюду, ночевать в подземных логовах и клянчить деньги у туристов, при социализме дегенераты были или в кутузке, или в психушках, а сейчас в бункерах чадили костры и валялись завшивленные одеяла наших бездомных, так что дети уже не могли бы здесь бегать… впрочем, в Терезине детей уже и не осталось.

Как-то раз шел я с Бойком и несколькими козочками медленно-медленно… одна из козочек присела, и мы ее ждали, козы писают как девочки, мало кто об этом знает, и мы хорошо сделали, что остановились: вдруг вижу — в ложбине под нами… Сара! Дегенерат Каминек повалил ее в траву, я метнулся туда, ясное дело, да как заору на него… Каминек хватает костыли и кубарем катится прочь, словно мерзкое насекомое, сверкая в траве задницей и придерживая рукой спущенные штаны, Сара встает, майка у нее на груди разорвана, она в шоке и даже не ругается, мы с Бойком проводили ее… а вечером она объявила о своем проекте Мастерских радости.

Меня дегенераты избегали, я слышал об этом в гладильне от тетушек, пан Гамачек тоже об этом пару раз обмолвился, в общем, весь этот терезинский нужник, бурлящий сплетнями и пересудами… как-то я зашел к пану Гамачеку, а Каминек и еще один бродяга при виде меня сразу встали и двинулись прочь в своих потрепанных шинелях, стуча костылями; они медленно огибали корзины с брюквой и мешки с луком и подгнившей картошкой, не сказав мне ни слова. «С тобой, понимаешь ли, они не хотят разговаривать», — обронил пан Гамачек… пусть я и был правой рукой Лебо, о чем знали все, но эти меня не любили… я никому не рассказывал о том, что делал в тюрьме, да и с какой стати, но наши дегенераты это каким-то образом пронюхали, кто-то из их шумливого братства хищников в людском обличье, которых в тюрьме на Панкраце укрощали, а в мои времена подчас и убивали, меня опознал и сдал, передав по цепочке, все эти ворюги, уроды и отморозки составляли гигантское сообщество, которое повсюду раскинуло свои щупальца, все они так или иначе якшались друг с дружкой, но мне это было безразлично, я относился к ним как к насекомым.

Мастерские радости для них придумала, открыла и руководила ими Сара.

Она даже как-то согласовала их работу с городскими властями или с Музеем, это было неслыханно.

В Мастерских радости дегенераты делали метлы, а потом ходили с ними по городу и по маршрутам Музея, этим они даже зарабатывали какие-то деньги.

Со временем у них, несомненно, появится и гордость, говорила Сара.

На Каминека она обиды не затаила и как ни в чем не бывало фотографировалась в новехонькой майке на открытии Мастерской радости, сооруженной по ее инициативе рядом с майко-киосками неподалеку от пахучей гетто-пиццы. Для первой мастерской хватило камышового навеса от солнца, под ним прямо на земле сидели дегенераты в лоскутьях старой военной формы, трениках, фуфайках, в том, что они украли или выпросили, и делали метлы, которые быстро разваливались, поэтому в работе недостатка не было; эти заросшие, покрытые шрамами и струпьями трудяги почтительно кивали Лебо, когда он шел мимо, молча пялились на студенток, особенно на Сару, а меня в упор не замечали, и я их тоже.

Потом они ходили с этими метлами по городу и сметали ими в маленькие кучки мусор. Ни одну из наших студенток они уже своими лапами не трогали, но это, я думаю, не из-за какой-то там гордости — скорее потому, что за ними присматривали.

Им надо выйти на свет, им нужны радость и деятельность, объявила Сара в тот вечер, когда я вытащил ее из-под Каминека, после чего рассказала о своей идее — Мастерских радости, и Большая Лея кивнула, мол, да, верно, этакий человечный подход к человеческим развалинам — в духе идей Яна Амоса… и вот так Мастерские радости для дегенератов и пьянчуг сделались неотъемлемой частью «Комениума».

О том, чего стоит сообщество, судят по тому, как оно относится к самым убогим, объяснила мне Сара, когда я удивился, как странно она реагирует на попытку изнасиловать ее, а то и избить до полусмерти или подвергнуть мучениям в подземном логове… или черт знает что еще с ней сделать.

Послушай, если бы ты ему глаза выцарапала, никто бы тебя не осудил. А я бы его, пожалуй, еще и придержал.

Какое-то время она непонимающе смотрела на меня.

Ладно, не переживай, просто считай, что благодаря этим Мастерским мы будем иметь неплохую дотацию от ЕС — и в придачу неплохую репутацию, окей?

Тогда мы с Сарой еще разговаривали.

А потом начали приходить первые повестки.

Лебо сминал их в комочек и швырял на землю, отвечать на какие-то вопросы судебных инстанций у него не было ни времени, ни настроения, ведь он учил людей… а я, козий пастух, стоял на центральной площади и смотрел, как судебные повестки тонут в пыли, как их топчут туристы… я иногда выводил своих коз на центральную площадь ради развлечения детей, потому что к нам ездили и семьями… но сейчас я вложил веревку, привязанную к шее одной из последних козочек, в огрубевшую от трудов и годов ладонь тети Фридриховой, и она повела ее к столовой, а я поспешил в свой компьютерный уголок между койками, осознав, что больше не смогу заботиться об оставшихся козах так, как раньше… дела принимали крутой оборот.