Мастера иллюзий - [2]

Действительно герой, отстранено подумал Артем. Инстинкт самосохранения заставляет человека сделать все, чтобы остаться в живых, почему и самое безопасное место для пассажира в автомобиле находится за водителем. А этот принял удар на себя, пересилил естество, и все это в считанные секунды до столкновения. За что теперь ему такие мучения? В подобные моменты Артем не верил в Бога.

Ночью мужчина умер.

Артем пробыл в больнице месяц, пока хирург не разрешил выписку. Друзья перевезли Любимова в общежитие, девушки с курса по очереди баловали его жареной курочкой и пирогом «Невский», но дипломный проект застопорился. Пришлось переносить защиту на осень. После освобождения ноги от безумно надоевшей конструкции Артем понемногу начал выбираться на улицу, опираясь на тросточку, а сейчас уже обходился и вовсе без нее – лишь легкая хромота напоминала о переломе. Самое время вплотную заняться дипломной работой, но вдохновение будто покинуло Любимова…

Артем вновь оглядел площадь в поисках чего-либо, способного подстегнуть воображение. Такое впечатление, что ветер усилился. Одна женщина даже повернулась и пошла спиной вперед, пряча лицо за высоким воротником. Она задела прохожего, второго, но не остановилась, а лишь чуть повернула голову, чтобы видеть происходящее сзади. Карандаш Артема сначала запорхал над бумагой, стараясь схватить образ, но рука двигалась все медленней и медленней, пока не остановилась вовсе. Не то. Фигура получается скособоченной, ломаной, точно женщину радикулит разбил. Артем досадливо скомкал листок и замер.

Через дорогу стоял мужчина в несколько странном одеянии: длинный черный плащ, шляпа с большими полями, высокие сапоги, напоминающие ботфорты. Незнакомец скрестил на груди руки и преспокойно разглядывал собор в центре площади, не обращая внимания на спешащих прохожих, а те огибали мужчину, как река неприступный валун, и нисколько не удивлялись его старомодной одежде. Но привлекло внимание Артема даже не это.

Ветер.

Бушующий вокруг ветер хлопал вывесками, гнал по тротуару листья, рвал из рук пакеты, а поля шляпы незнакомца не шелохнулись, и плащ стекал с плеч ровными волнами, подобно бронзовому одеянию памятника.

Карандаш зашуршал по бумаге.

Такое состояние посещало Артема редко – кончики пальцев покалывает, глаза не мигают, а руки двигаются без всякого контроля мозга. Будто и не он сам, а кто-то другой водит карандашом, спеша запечатлеть увиденное.

Подобный транс Любимов испытал последний раз с месяц назад, когда сидел на балконе общежития, а низко в небе проревел военный самолет. Стекла завибрировали, на стоянке заголосили автомобили, и рука тут же потянулась к планшету. Когда растаял инверсионный след, Артем остановился. На рисунке красовался хищный истребитель, рассекающий воздух серебристыми крыльями, цельный образ боевой машины портил лишь неосторожный штришок в области фюзеляжа…

Резкий порыв ветра дернул листок. Грифель чиркнул по изображению собора, Артем досадливо поморщился, хотя… вот это он и называет вдохновением. По нарисованной улице спешат прохожие, кружит метель из листьев, а посреди суеты два неподвижных островка: величественный храм и мужчина, взирающий на него. «Человек пришел к Богу» – тут же придумал название Артем. Сходство с оригиналом несомненно, схвачены мельчайшие детали: блестящие пряжки на ботфортах мужчины, его пронзительный взгляд, застывшие складки одежды… Любимов поднял голову. Собор никуда не делся, а вот странный незнакомец исчез.

– Nil admirari[1], – раздался хрипловатый голос за спиной Артема.

Он резко повернулся и уставился на мужчину в старомодном одеянии. На вид ему можно было дать лет сорок, лицо его то прорезали морщины – когда он говорил, то кожа полностью разглаживалось. Подбородок с ямочкой, на шее виднеется шнурок с дымчатым шариком, из-под шляпы выбивается длинная челка, а глаза… темно-голубого цвета, какие бывают только у новорожденных. Они то озарялись отсветами давних пожаров, то чернели космосом. Глаза затягивали омутами, приковывали взор, неудивительно, что мужчина скрывал их за челкой.

Артем с трудом оторвался от гипнотизирующего взгляда и заметил, что одежда незнакомца под стать изменчивому лицу: вблизи стало видно, что ткань как бы подернута дымкой, цвет ее меняется от серого до иссиня-черного, а с поверхности в стороны расползаются струйки тумана, истаивающие в воздухе. Такое ощущение, что мужчину облили кипятком и теперь он исходит паром на морозе. Вот только до зимы еще далеко.

Незнакомец поднял в приветствии два пальца к шляпе, и наваждение тут же исчезло, силуэт обрел четкие контуры, а взгляд потерял таинственность, оставив лишь искорку интереса.

– Не понял? – сказал Артем.

– О, прошу меня извинить, monsieur[2], привычка думать и говорить на разных языках часто подводит, – признался с легким акцентом мужчина. – Меня заинтересовала ваша картина и вы сами. Мое имя Вобер. Клод Вобер.

Артем представился в ответ и пожал протянутую руку. Длинные пальцы мужчины могли принадлежать пианисту, хирургу или саперу. Любимов неожиданно для себя произнес:

– Вы похожи на Гая Фокса. Ваша одежда…