Мастера - [45]

Обходит, обходит их левый борт! Очень это для моих «правых» огорчительно выходит!

И на следующий день «левые» опережают, вперёд явно вырываются.

Я уж тут, честно говоря, думаю: может, мне самому кувалду в руки взять, помочь правому борту? Подхожу, вроде бы нечаянно, — там подскажу, там покажу, там и сам плечом навалюсь…

А потом понял: нет, не так делаю! Обидно это для ребят! Вроде они слабаки какие! Ведь трудовое-то соревнование — вещь очень заводная, азартная!

Сами хотят справиться! Руки есть, а опыт придёт, сноровка появится.

А тут, глядишь, и у Володи Васильева затор случился. Притормозил левый борт! Буксует…

Я смотрю и про себя усмехаюсь: начал правый борт обжимать помаленьку… Догоняли, догоняли, развели пары — да такой ход взяли!

Вот так мы на новом судне и работали, то туда, то сюда успех клонился. Ну, чем не перетягивание каната?

Только такое перетягивание всем на пользу: наш рудовоз рос как на дрожжах!

А потом общую бригадную выгоду во времени подсчитали и ахнули: выходит, где надо пять дней потратить — мы за четыре справляемся! Значит, если на сборку судна раньше пять месяцев полагалось — можно его теперь за четыре собирать! Вот какой выигрыш!

Так и родился лозунг: «Пятидневное задание — за четыре дня!»

А потом и совсем широко размахнулись:

— Пятилетку — за четыре года! Пять — в четыре!

Мой отец говорил: «Любой почин — дороже денег!» А мыто в азарте да в горячке работы ни о каком почине специально и не думали… Да вот получилось — слово дали. А известно: не давши слово — крепись, а давши — держись. Мы и держимся!

Видишь — фотография на стенке? Она давняя уже, тогда нас для «Комсомольской правды» снимали. Верно, молодые все, красивые? Да ты на почётную грамоту внимательней погляди. Читай-ка, что написано: «Лучшей бригаде Министерства судостроения по итогам соревнования «Пятилетке — мастерство и поиск молодых!». Звучит, а?

И я с ними моложе делаюсь, и никакая задача мне с такими кадрами не страшна.

Вот так-то…

Порядок на борту!

Корабелы-корабельщики

Строительство корабля — труд общий. И не одна у нас бригада на стапеле, и не один я на нём бригадир. А кроме меня, Вишнякова, есть ещё Панин да Магдалев, Гатилов да два Ивана — Васильев с Волковым.

Я вижу сразу, где мои товарищи-корабелы работают. Одна бригада «горбушку» ставит — это секция такая особенная, кормовая. Кто «носик» формирует», кто в грузовых трюмах орудует. У наших мастеров да бригадиров поучиться и мне не грех. Взять вот, к примеру, того же Волкова Ивана Кузьмича. Сколько лет я его знаю! Он двумя годами позже меня на стапель пришёл, тоже тридцать лет с хвостиком на заводе работает. Мы с ним давно соревнуемся — он сильный сборщик, отчаянный! У нас в работе — как в беге на длинную дистанцию: за слабым увяжешься — проиграешь, за сильным пойдёшь — честь тебе и хвала. А сильного перекроешь — слава!

Волков со своими ребятами то и дело мне на пятки наступает, просто с ног подмётки режет! Не зевай — а то обставит! И обставлял, конечно, за тридцать-то лет всякое случалось.

Однажды, помню, целый год меня в хвосте оставлял: всё по плану опережает, немного, правда, — то на пять процентов, то на восемь.

Но в этом-то «чуть-чуть», если толком разобраться, настоящий мастер и сказывается!

В школьных учебниках есть такой мелкий шрифт. Желательно, мол, прочесть, но не обязательно. Так и в нашем деле этот мелкий шрифт — добавочка к основному — непременно имеется. Это уж твоё желание и умение, рабочий азарт и рабочая совесть.

Вроде бы — все бригадиры хорошие, а к хорошему-то, получается, кто что от себя добавит: чуточку, чуть-чуть и ещё чуток!

Так и набегает разница!

Прогулка в лесу

Поехал я как-то с женой и дочкой за грибами. Денёк, помнится, хороший выпал, лёгкий такой, солнечный, а не жаркий.

В лесу дышится привольно, капли дождевые на паутинках висят, поблёскивают.

Мне в последнее-то время не часто доводится за город выбираться да по лесу побродить с корзинкой. Может, поэтому так каждая мелочь в память и врезалась.

Сначала мы вместе ходили, далеко не разбредались, женщины друг с дружкой аукались да на каждую сыроежку кидались. А потом я как-то незаметно один очутился, то ли поотстал, то ли, наоборот, вперёд забрёл.

Лес, вижу, настоящий: белый мох под ногой чуть пружинит, брусничник по сухому кочкарнику высыпал и сосна кругом чистая. Стволы — словно мёдом намазаны, жёлтые, звонкие, смолистым духом на солнце отдают. И звенят — ну, словно струны большие медные, так и звенят на ветру.

С грибами, честно скажу, не больно-то мне тогда повезло. Я, не торопясь, по бору этому сосновому, по мху-беломошнику прохаживался, а самому всё мысли разные в голову лезли. И не то что о работе да о стапеле, как в воскресенье в городе, а — шире, вроде бы и не о нашем заводе, а всё-таки…

Вот, думал я, взять этот сосновый лес. Приглядеться если к нему хорошенько, он как большая дружная семья. Здесь и сосны-великаны лет по восемьдесят, по сто. Это вроде бывших рабочих, стариков-пенсионеров. Жизнь у них за плечами огромная. И немного их, а все заметные. Всё повидали — и мир, и войну, и пожары лесные. Выстояли! И теперь весь лес своими ветвями укрывают, за всем сверху следят.