Мастер снов - [8]

Шрифт
Интервал

Улавливать веселье за окном.
И вдруг ему захочется рыдать
От ясного сознания пропажи
И явной безысходности пути.
Разденется, и в лунную кровать
На простыне холодной ляжет.
Каникулы. И завтра не идти…
23
Луна в окно таращится рябая.
Проходит час, за ним идет другой.
Сон не приходит, словно избегая
Его коснуться ласковой рукой.
Всё реже блики мертвенного света
От проезжающих внизу машин
На потолок кидают тень предметов.
Сон не приходит. Он лежит один,
Ворочается в душном одеяле,
И дом не спит, какой же шумный он,
Как будто ты улёгся на вокзале.
Стучат секунды, как набатный звон,
А мой герой заснул и видит сон:
24
Вот он бредёт нависшим коридором,
Выходит снова в сумеречный двор,
И вязнет в гуттаперчевом просторе,
Где две вороны медленные спорят…
Беседка старая, поломанный забор,
Песочница, облезлые качели.
И понимает — этот двор тупик,
Кусты рябины, чахнущая зелень.
И в сумраке, как истеричный крик,
Застывший, и поэтому неслышный,
Пылает огонёк неспелой вишни.
25
В беседке собирается туман,
Волной плывёт невнятный запах мяты,
Где человек и девушка-тюльпан
Остекленело смотрят в сумрак мятый,
И начинают головой качать,
И в такт плащей качаются заплаты,
И волосы, и вот их не узнать.
Они зовут, зовут: за нами следом
В ту лаву-синеву, за нами вслед
Укутайся туманом, точно пледом,
И отодвинь пугающий рассвет.
26
Ты, дымный аромат, нас укрывающий,
Шуршанье в пальцах горьких сигарет,
Продлите час несбывшихся бесед.
Продлись, прекрасный бред испепеляющий!
Нет Жизни лучше Смерти, право, нет:
«Ри сикто тали, тали торотрон,
Сольёмся в остров поцелуйных даль…»
Так с поцелуем проникает стон,
Шершавый сон — просыпанный миндаль.
«Ка афри нико, тело локостран»…
Твой ласков спутник. Спутник твой — обман.
27
Ты в новое пространство проникаешь,
Где солнце одуревшее горит,
Не зная, что погасло… ты взлетаешь,
В гиперпространстве на мгновенье таешь,
«Эл-восемнадцать», — произносит гид.
Слова его — багряные шары.
Потрогать можно, но искрят, взрываясь,
И снова в поцелуи превращаясь.
«Гбо, гобелены — лесные игры,
Игры просветные, спеша с дерев,
На луги выключаемые сев».
28
Теряет смысл пылинками жара,
Теряет снегом крылышки Эрот,
В пустынной комнате ослепшая сестра
Украденную песенку поёт.
Мелькает жутко спрайтами игра,
Мелькает обезумевший дисплей,
Мелькают на панели огоньки.
Как будто в фильме падает гора,
Машины, небоскрёбы, и Злодей
Сидит на монстре, весел и свободен.
Встают два Солнца. День грядёт Господень.

Часть 2

Ничего, что потерянные все друзья мои,
Я и сам потерянный — себе собственный друг.
А.А. Карамазов
1
Нежданная, обещанная полночь,
Будильник вздрогнул, новый день начав.
И я опять зову тебя на помощь,
Мой грустный Пушкин — сказочный жираф.
Хочу тебе я в слабости признаться:
В моей стране я больше не король.
Великий, научи меня смеяться,
Или хотя бы рядом быть позволь.
Позволь мне, недостойному, быть равным,
На миг себя почувствовать тобой,
Быть дерзким, гениальным, своенравным,
Сразиться с этой черной пустотой
2
Пусть рукопись в заклеенном конверте
И не сгорит, но будет тихо тлеть.
Ведь жажда эфемерного бессмертья —
Единственный мотив не умереть.
И здесь одна неискренность постыдна,
Неискренность — сжигающий огонь.
Не слышен крик, а слабость рифмы видно,
И рана обнаженная — не бронь.
От страшных слов так устает душа,
И разбирать стихи — одна морока,
Когда в них, в общем, нету ни шиша.
Помимо меланхолии жестокой.
3
Дверь № 20. Коридор за ней
И втягивающий разворот стола.
Мы в комнате, где несколько гостей.
Всё прочее в тени. В руках друзей
Интимное мерцание стекла.
В кругу тарелок теплится свеча,
В тарелках колбаса, а также сыр,
А также пепел, рядом с ним врача,
Почти врача, не то чтобы мундир,
Скорее, свитер, в свитере — рука,
К руке приделан врач, ну всё пока.
4
Э, нет, не всё. В руке есть рюмка, там
Как будто светятся еще остатки рома.
Так получилось… Повезет и нам!
Разлить «Gavana Club» по стаканам.
Ну вот, пора представить незнакомых.
Вот полуврач, что так похож на цаплю:
Мгновение назад он созерцал,
Как алкоголя медленная капля
Течёт на дно в его почти бокал.
Хотя он занял место не своё,
Здесь девушка, он влез вперёд неё.
5
Евгения. Созвучия близки…
Онегина мы тут припоминаем:
Качаются тихонько васильки,
Коляска по дороге проезжает…
К чему? Зачем? Бессмысленность и плесень!
Деревня, город… И скучает всуе.
А нынче хоть бы чем он был полезен:
Мороженым на площади торгует.
Сплин вызывают продавца движенья.
Евгения. Её все звали Женя.
6
Евгения, покинув институт,
Мороженым в киоске торговала.
Старухи у подъезда вам наврут
Про колдовство, про глаз, как изумруд…
Она их мысли сильно занимала.
Всё в ней дразнило сплетниц: смелый взгляд,
 Её рисунки, смех её задорный,
Небрежный вызывающий наряд,
И даже кот, такой большой и чёрный.
Всего труднее было примириться,
С конвертами, что шли из «заграницы».
7
Пародия! — воскликнет тут читатель, —
А может, даже хуже — плагиат!
Опять морочат голову. И кстати,
Тем, что уже мы слышали стократ.
Онегина трепали легионы…
О, графоманы, вас мерзее нет —
Забит литературный Интернет,
Замусоренный и заполонённый.
Воняют слов их мёртвые тела,
И вот — литература умерла.
Я улыбнусь горячности его.
Да кто он мне? Плевал я на него.
8
Не для него пишу я эти строки,
Пускай же дуется литературный сноб.

Еще от автора Михаил Наумович Ромм
Четыре птицы

В третью книгу стихов Михаила Ромма вошли избранные произведения, написанные в период с 2004 по 2010 годы.Вокруг бушуют страсти, рушатся и восстают из пепла режимы и правительства, митингуют несогласные, маршируют согласные… Общественные и семейные проблемы и вообще земные страсти не мешают автору смотреть на мир сквозь призму поэзии. Перед нами книга самобытного, удивительного поэта – нашего современника.Книга рассчитана на широкий круг любителей поэзии в её традиционном понимании.