Мастер печали - [2]

– Прости, что побеспокоил тебя, Содар, – сказал Тосан, приподнимая полог шатра. – Сегодня благословлять некого. – И, перенеся ногу за порог, добавил: – Думаю все же, что тебе следует остаться. Пусть люди увидят, как их священник разобьет сосуд Кеоса. Им это нужно.

Содар опустил глаза, всеми силами пытаясь сохранить самообладание.

– Прошу простить меня, древний Тосан, но я вынужден отказаться от этой чести. Силы уже не те, что прежде.

Древний, явно не удивленный таким ответом, что-то проворчал и вышел. Кельга фыркнула и принялась собирать одеяла, лежавшие кучей на родильном ковре Эген. Тут же снаружи раздались крики Тосана, перекрывающие ропот толпы. Скорые руки убрали подпорки шатра, стены его рухнули, и на Содара и знающих, стоявших внутри, хлынул солнечный свет. Несколько человек начали скручивать полосы ткани, составлявшие стены шатра; мгновение – и взорам собравшихся предстала мертвая Эген.

– Эген? – Глаза Туора, стоявшего совсем близко, расширились от ужаса. – Эген! – Он бросился к жене, схватил хрупкое обмякшее тело и прижал к себе. – Эген, Эген… – повторял он, не веря в страшную правду, доказательство которой держал в руках.

За спиной кузнеца уже появился Тосан в сопровождении Винзора, старейшего из древних, и полудюжины мастеров из Академии. Мастера-аватары были одеты в свои кроваво-красные туники, а Винзор – в черно-красную, с шевронами, мантию главы Академии.

– Свяжите сосуд Кеоса, – распорядился Винзор. – Свяжите и разбейте. Не допустим, чтобы скверна его расплескалась по нашей земле.

Туор поднял голову, ища глазами ребенка, которого последние девять месяцев носила его жена. Он успел заметить овечье одеяло в руках Ланы, но в ту же секунду знающую загородил собой Содар.

Несколько секунд кузнец и священник смотрели друг другу в глаза, и во взгляде Содара читалось то, чего он не имел права произнести вслух.

Ему не причинят вреда. Обещаю. Я спасу его.

И Туор, хотя его переполняли горе и ярость, казалось, все понял. Еще секунду назад этот сильный, крепкий мужчина был готов насмерть биться за своего сына – теперь же он вверял жизнь и судьбу малыша Содару.

А затем на кузнеца набросились мастера-аватары. Туор сопротивлялся до тех пор, пока ему не удалось бережно опустить тело Эген на землю, а после резко выпрямился – и несколько человек, вцепившиеся в него, полетели в разные стороны. Содар и две знающие жены отступили подальше от толпы. Остальные аватары кинулись на подмогу, повалили Туора и связали ему руки и ноги прочными веревками. Но ни раны, ни путы не могли остановить кузнеца: яростно отбиваясь, он полз и полз вперед, к телу своей бездыханной жены, а когда оказался рядом с Эген – свернулся кольцом вокруг нее, словно в попытке оградить любимую от неминуемой участи.

Содар ничем не мог помочь другу. Но эту жертву Туор принес во имя жизни своего сына, которого он, Содар, поклялся защищать, поэтому все внимание священника сейчас было приковано к свертку в руках Ланы. Когда знающие отделились от толпы, Содар незаметно последовал за ними. Как только они дошли до края площади, до них донесся дребезжащий голос старейшего Винзора, но, как бы старик ни старался, перекричать толпу ему оказалось не под силу. И тогда раздался зычный бас Тосана.

– Сын Кеоса родился среди нас! – гремел древний. – И мы знаем, что должны делать! Сынов Кеоса пожирают звери Кеоса, но обязанность разрушить сосуд Кеоса – нет, не обязанность, а честь! – выпала нам!

Толпа ответила одобрительными возгласами, и Содар остановился. Он знал, что увидит, если оглянется. Ему уже столько раз приходилось на это смотреть!.. Крестьяне наберут камней, и тут же начнется Разрушение.

Лана с Кельгой уже покинули площадь и шли через деревню на восток. Содар вновь последовал за ними, держась на таком расстоянии, чтобы не вызывать подозрений. Толпа за его спиной торжествующе ревела, заглушая крики Туора.

– Изничтожим скверну! – проорал кто-то.

– Отродье Кеоса! – подхватил другой.

– Кру-ши кос-ти! Кру-ши кос-ти! – хором рычала толпа.

Содар заставил себя сдвинуться с места и зашагал вперед, стараясь не обращать внимания на отдельные голоса и не думать о том, кому они принадлежат. Вскоре это уже не составляло труда, потому что все они слились в сплошную смертоносную какофонию за его спиной, и тогда-то до его слуха донесся совершенно новый звук, пронзительный и настойчивый. Это плакал младенец – от голода, страха и одиночества.

Потерпи немного, малыш. Я уже близко.

Лана неподвижно лежала на краю прогалины и, дыша глубоко и размеренно, делала вид, будто крепко спит. Справа от себя она видела Кельгу: согбенный силуэт старухи чернел на фоне усыпанного звездами неба. Она бродила туда-сюда, то и дело бросая взгляд на сверток, лежащий у зарослей терновника, но Лану беспокоило не это – старуха явно нервничала.

Поначалу она думала, что женщина попросту хочет ей помочь. Оно и понятно: Лана родила дочь всего месяц назад – слишком короткий срок для знающей, чтобы возвращаться к обязанностям повитухи. Но, пусть ее организм и не окончательно оправился после родов и для жатвы она оставалась еще слишком слаба, на то, чтобы проследить, как погибнет сын Кеоса, сил ей вполне хватало. Все, что от нее требовалось, – дождаться, когда явятся звери Чащи, привлеченные криками младенца и запахом крови, пропитавшей его одеяло.