Мастер Мартин-бочар и его подмастерья - [4]

– Ах, сударь, – нетерпеливо перебил мастер Мартин речь Шпангенберга, зачем это вы стараетесь переубедить меня? Ремесло моего зятя должно быть то же, что и мое, ибо – так я считаю – мое ремесло есть самое прекрасное на свете. Неужто вы думаете, будто достаточно уметь стягивать доски обручами, чтобы получилась крепкая бочка? Ну разве не прекрасно, разве не чудесно уже одно то, что для нашего ремесла требуется умение хранить и холить чудный дар небес – благородное вино, чтобы оно становилось все лучше и со всей силой и сладостью пронизывало нас, как истинный пламенный дух жизни? А как делается сама бочка? Разве мы не должны, если только хотим, чтоб работа удалась, сперва все точно вычертить и вычислить? Мы должны уметь считать и мерить, ибо как иначе могли бы мы определять пропорции бочки и сколько в ней умещается? Эх, милостивый господин, сердце веселится в груди, когда я начинаю собирать какую-нибудь хорошую бочку, когда уже все части хорошо выструганы и пригнаны и подмастерья, взмахнув колотушками, ударяют по клиньям: тук-тук, тук-тук! Веселая музыка! И вот стоит бочка, построена на славу, а я приосаниваюсь, беру в руки резец и на дне ее ставлю знак моего ремесла, известный всем добрым погребщикам и чтимый ими. Вы заговорили о зодчих, милостивый господин. Ну что ж, такой вот красивый дом – отличное дело, но если б я был зодчий и мне случилось идти мимо моего собственного произведения, а сверху бы на меня глядела какая-нибудь грязная душонка, какой-нибудь негодник, жалкий плут, купивший этот дом, мне до глубины души было бы стыдно; с досады и с тоски мне пришла бы охота разрушить мое собственное произведение. Но с моими постройками ничего такого не может случиться. В них навсегда поселяется дух самый чистый на земле – благородное вино. Благословенье божье на ремесло мое!

– Ваше похвальное слово, – молвил Шпангенберг, – выражает хорошую и достойную мысль. Вам делает честь, что вы так высоко цените ваше ремесло, но не сердитесь, если я все еще не могу оставить вас в покое. Что, если бы и вправду к вам явился дворянин и посватался к вашей дочери? Ведь когда по-настоящему дойдет до дела, многое может устроиться и совсем иначе, чем думали раньше.

– Ах, – не без раздражения воскликнул мастер Мартин, – что бы мне оставалось еще сделать, как не поклониться поучтивее и не сказать: "Милостивый господин, если б вы были исправный бочар, но ведь…"

– Послушайте еще, – перебил его Шпангенберг, – а если бы в один прекрасный день перед вашим домом остановился красавец дворянин, верхом на гордом коне, пышно одетый, с блестящей свитой, и стал бы просить в жены вашу дочь?

– Ну что ж! Ну что ж! – с еще большим раздражением воскликнул мастер Мартин. – Я бы тут со всех ног бросился к дверям, закрыл бы их на все замки, крикнул бы ему, гаркнул бы на него: "Поезжайте дальше! Поезжайте дальше, мой благородный рыцарь, такие розы, как моя, цветут не для вас, мой погреб, мои червонцы вам по вкусу, так вы и девочку хотите взять в придачу… Ну вот, поезжайте дальше! Поезжайте дальше!"

Старик Шпангенберг с налившимся кровью лицом встал, оперся обеими руками о стол и опустил глаза.

– А теперь, – молвил он, помолчав немного, – последний вопрос, мастер Мартин. Если бы этот рыцарь, остановившийся перед вашим домом, был мой собственный сын, если бы я сам вместе с ним остановился перед вашим домом, вы бы тоже заперли дверь, вы бы тоже решили, что мы явились ради вашего погреба, ради ваших золотых?

– Отнюдь нет, – ответил мастер Мартин, – отнюдь нет, дорогой и милостивый мой господин, я бы учтиво отворил вам дверь, все в моем доме было бы к вашим и вашего сына услугам, но что до моей Розы, я бы сказал: "Если бы только небу угодно было, чтобы ваш смелый рыцарь стал хорошим бочаром, не было бы для меня на всей земле зятя более желанного, чем он, а теперь…" Но все же скажите, дорогой и достойный господин мой, зачем это вы дразните и мучите меня такими странными вопросами? Посмотрите, совсем расстроился наш веселый разговор, стаканы стоят нетронутые! Оставим-ка в покое и зятя и свадьбу Розы, пью за здоровье вашего сына, о котором я слышал, что он красавец! – Мастер Мартин взял в руки свой стакан.

Паумгартнер последовал его примеру и воскликнул:

– А теперь покончим с неприятными разговорами, и да здравствует ваш храбрый рыцарь!

Шпангенберг чокнулся и сказал с принужденной улыбкой:

– Вам нетрудно догадаться, что я все это говорил в шутку, ведь сыну моему надлежит искать себе невесту среди знатнейших девиц, и только дикое любовное безумие могло бы его заставить, забыв о своем сане и рождении, посвататься к вашей дочери. Но все же вы могли бы чуть полюбезнее ответить на мой вопрос.

– Ах, дорогой господин, – отвечал мастер Мартин, – даже и в шутку я не мог бы ответить иначе, чем я ответил бы, если б на самом деле случилось такое дивное дело, какое вы тут выдумали. Впрочем, не обижайте меня; ведь и сами вы должны признать, что я лучший бочар в этих краях, что в вине я понимаю толк, что я крепко и верно соблюдаю мудрый винный устав в бозе почившего императора нашего Максимилиана, что я человек благочестивый и ненавижу всякое беззаконие, что на мою сорокаведерную бочку выпариваю всегда лишь самую малость чистой серы, которая дает нужную крепость. И во всем этом, мои дорогие, достойные гости, вы можете убедиться по вкусу моего вина.